Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - [367]

Толстяк открыл портфель, и к однообразному шуму, который заинтересованный Филя почти перестал замечать, прибавилось легкое шуршанье.

Секретарь неторопливо пересчитывал деньги.

– Ладно, – проворчал он. Но тут же острый хохолок над его узким лбом встал, как клинок, выдернутый из ножен. – Но если… – Он показал на потолок. – Если Его Высокопревосходительство узнает… Ты знаешь, что я с тобой, гадина бесхвостая, сделаю?

– Господи! – охнул толстяк. – Неужели же я себе враг?

Секретарь успокоился.

– Договорились, – сказал он и, открыв ящик, смахнул деньги со стола.

Толстяк, пятясь, ушел, но прежде чем пригласить нового просителя, Лука Порфирьевич, разинув клюв до ушей, с упоением погладил себя по неряшливым, упавшим на лоб косматым прядкам. Он смеялся – и это было страшно.

Новый проситель явился, и Кот, который в уме повторял первый разговор, почти не запомнил второго. Речь шла о споре с попом, который отказывался назвать новорожденного Ричардом Львиное Сердце. Секретарь приглашался присутствовать при крещении в качестве крестного отца.

– Триста, – скучно сказал Лука Порфирьевич. – Да ты же, помнится, говорил, что родилась девка.

– Оказалось, двойня. Девку вчера отпели.

Секретарь вопросительно поднял брови.

– Двоих трудно прокормить, Лука Порфирьевич, а потом – она ведь была как собачка с зубками. А где же видано, чтобы детки рождались с зубками? И не то что два-три, а полный набор. И с хвостиком.

– Врешь ты все! Пятьсот.

– Лука Порфирьевич, где же взять?

– Иди, детоубийца, иди. Придумает тоже! С хвостиком.

Кот просидел в конторе целый день и убедился в том, что секретарь, как говорится, дела не делал, но от дела не бегал. Перо он брал, только когда записывал доносы, и в этих случаях не ему платили, а он платил, и, надо полагать, немало.

Глава XXVII, в которой доказывается, что смерти нет дела до превращений, и объясняется, что произошло, когда милиционер бросил топорик в толпу поссорившихся бумаг

Серебряное и золотое царство народных сказок вспомнилось Васе, когда он выслушал обстоятельный отчет Кота, посвященный одному рабочему дню секретаря Леона Спартаковича.

– Мы в бумажном царстве, – сказал Вася. – Бумага чужда природе. Она создана людьми и опасна потому, что белый лист не смеет возразить человеческой руке, которая может написать на нем все, что угодно. Ты читал «Мертвые души» Гоголя? – спросил Вася, совершенно забыв, что, несмотря на богатый жизненный опыт, Кот все-таки остался котом и не умеет ни читать, ни писать. – Он первый написал о мертвых душах, которые можно покупать и продавать, потому что они не существуют, а только значатся на бумаге. Повтори-ка, что сказал толстяк, которому хотелось отделаться от жены.

– Он сказал, что на службе она, как положено, постепенно превратилась бы в соответствующий документ.

– Вот видишь! Ты помнишь скандал на площади, который мы видели из окна в первый день приезда? Это были люди, превратившиеся в бумагу. Милиционер бросил в толпу топорик и убил одного из них. Но со смертью не шутят. Ей нет дела до превращений – вот она и вернула одному из документов его человеческую внешность. Теперь мне ясно, почему он притворился, что влюблен в Иву, – это была еще одна попытка стать человеком.

– Ну, насчет Ивы – он у меня в руках, – все еще стараясь унять дрожь, заметил Филя.

– Кто – он?

– Разумеется, Лука Порфирьевич.

– Не понимаю.

– Завтра я пойду к нему и поставлю перед выбором: «Или ты, братец, расскажешь нам, что случилось с Ивой, или я расскажу Леону Спартаковичу о том, что происходит в его бумажном царстве. Знаешь ли ты, – скажу я ему, – что означенный Леон сделает с тобой, узнав, за что ты получил кольцо с бриллиантиком в полтора карата? Коррупция, взятки, – грозно сказал Кот, подняв лапу, из которой вылезли длинные когти. – А Ричард Львиное Сердце? А девочка-собачка, которую похоронили, потому что не хотелось выкармливать двоих?» Пошли.

– Куда?

– Разумеется, в контору.

Вася задумался.

– Ну вот что, мой милый, условимся, – сказал он. – Ты останешься в гостинице. Прости меня, но ты все-таки кот. А я должен поговорить с Лукой Порфирьевичем как мужчина с мужчиной.

Глава XXVIII, в которой Лука Порфирьевич берет отгул, а Вася узнает, что случилось с Ивой

А ведь однообразный шелестящий и, я бы сказал, шебаршащий, загадочный шум все продолжался – днем и ночью, ночью и днем, – и нашим путешественникам, может быть, так и не удалось бы догадаться о его происхождении, если б Филипп Сергеевич не соскучился по Розалине. Хотя он простился с ней и даже сказал «чао», но она почему-то постоянно попадалась ему на глаза, и в конце концов ему захотелось снова сказать ей «чао», но уже в смысле «здравствуй», а не «прощай». Кроме того, он надеялся, что она расскажет ему что-нибудь новенькое насчет характера и образа жизни Луки Порфирьевича – мало ли что еще могло пригодиться!

И после того как Филя сердечно и неторопливо приласкал ее, у них состоялся разговор.

– Что касается шума, – объяснила она, – вопрос решается просто. Шуршат, или, вернее, шелестят, бумаги. Одним хочется поскорее отправиться по назначению, другие боятся, что опоздают, а третьи уже опоздали, пожелтели и стараются напомнить о себе начальству. Вот они и ворочаются с боку на бок, толкаются и даже грозятся подать друг на друга в суд, хотя связываться с ним, вообще-то говоря, опасно. Судебные бумаги лежат свернутые в трубки, и среди них, говорят, поселились удавы.