Перед заморозками - [6]

Тогда Линда со вновь проснувшимся любопытством стала наблюдать за отцом, следователем, вечно забывавшим встретить ее в аэропорту. Она даже дала ему прозвище: Тот-кто-забывает-что-я-существую. У кого никогда нет на нее времени. Она понимала, что теперь, после смерти деда, никого ближе отца у нее нет. Как будто она подкрутила бинокль и приблизила его к себе… но не слишком близко. Как-то утром, проснувшись, она вдруг поняла, что единственное, чего бы ей по-настоящему хотелось, — быть, как он, полицейским. Целый год она никому об этом не говорила, кроме разве ее тогдашнего любовника, но, постепенно убедив себя, что это и есть ее выбор, она дала любовнику отставку, прилетела в Сконе, привезла отца на этот самый берег и сообщила ему о своем решении. И до сих пор не может забыть, как это его ошарашило. Он даже попросил пару минут, чтобы подумать. И она вдруг почувствовала неуверенность. Она-то думала, что он обрадуется. И за эти несколько мгновений, что он стоял, повернувшись к ней широкой спиной, и ветер вздымал его редеющие волосы, она уже приготовилась к ссоре. Но когда он вновь повернулся к ней улыбаясь, она уже знала, что все в порядке…

Они спустились к кромке воды. Линда поковыряла ногой след лошадиной подковы. Курт Валландер смотрел на чайку, парившую почти неподвижно над его головой.

— Ну и что? — спросила она. — О чем ты думаешь?

— О чем? О доме?

— О том, что я скоро предстану перед тобой в полицейской форме.

— Даже не могу себе это представить. Скорее всего, я огорчусь.

— Почему?

— Потому что знаю, каково это на самом деле. Мундир — это пустяк. А вот выйди-ка в нем на люди. Все на тебя смотрит. Ты полицейский, ты на виду, ты всегда должна быть готова броситься разнимать любую драку. Я-то знаю, что тебя ждет.

— Я не боюсь.

— А я и не говорю о страхе. Я говорю о том дне, когда ты наденешь форму. Потом тебе ее уже не снять.

Она подумала, что он прав.

— И как ты думаешь, получится у меня?

— В Высшей школе получилось. И здесь получится. Впрочем, ты сама должна ответить на этот вопрос.

Они брели по берегу. Она рассказала, что на днях едет в Стокгольм, на выпускной бал. Потом она и ее товарищи разъедутся по разным углам страны.

— А у нас и бала не было, — сказал он. — Да и образования настоящего я толком не получил. Я и сейчас думаю, чем они тогда, в годы моей юности, руководствовались, отбирая кадры для полиции. Главное, наверное, чтобы парень был поздоровее. Ну и не полный дурак. Но помню, что когда впервые надел форму, пошел пить пиво. Не на улице, понятно. У приятеля в Мальмё.

Он покачал головой. Линда только гадала, веселят его или печалят эти воспоминания.

— Я тогда еще жил с родителями. Папаша чуть с ума не сошел, когда я явился в полицейском мундире.

— Почему он так не хотел, чтобы ты стал полицейским?

— Я понял это только после его смерти. Он меня разыгрывал.

Линда остановилась как вкопанная.

— Разыгрывал?

Он смотрел на нее с улыбкой:

— Мне кажется, он был очень доволен, что я стал полицейским. Но вместо того, чтобы это признать, он поддерживал во мне чувство неуверенности. И, как ты знаешь, это ему удалось.

— Ты шутишь.

— Никто не знал отца лучше, чем я. Уж я-то знаю, что говорю. Папаша был редкостным ерником. Всю жизнь всех разыгрывал. Но другого-то негде взять!

Они пошли к машине. В разрыве облаков появилось солнце, и сразу стало тепло. Немцы-картежники даже голов не подняли… Открывая дверцу, он поглядел на часы.

— Что, домой торопишься? — спросил он.

— Никуда я не тороплюсь. Просто не терпится поскорее начать работать, вот и все. А почему ты спрашиваешь?

— Да дело одно есть. Расскажу в машине. — Они свернули на Треллеборгсвеген, потом к замку Шарлоттенлунд.

— Это и делом-то не назовешь. Но, поскольку это тут рядышком, надо бы заехать.

— Что тут рядышком?

— Замок Маребу. Вернее, озеро Маребу.

Дорога пошла узкая и извилистая. Они ехали медленно, и он так же медленно и с остановками рассказывал ей, что, собственно, произошло. Неужели его письменные отчеты такие же неуклюжие, подумала Линда.

Впрочем, история оказалась довольно заурядная. Два дня назад в истадскую полицию позвонил человек, не пожелавший назвать ни себя, ни места, откуда он говорит. На каком-то с трудом определимом диалекте он сообщил, что над озером Маребу он видел горящих лебедей. Подробностей он сообщить не смог или не пожелал. Как только дежурный начал задавать вопросы, он отключился и больше не звонил. Разговор был зарегистрирован, но никаких мер по нему не принималось — вечер был забит происшествиями: мордобой в Сварте, взлом магазина в центре Истада. Решили, что звонившему либо показалось, либо это просто неумная шутка. Только отец, услышав эту историю от Мартинссона, подумал, что, скорее всего, так оно и было — слишком уж неправдоподобно для выдумки.

— Горящие лебеди? Кто мог это сделать?

— Садист. Живодер.

— И ты в это веришь?

Он остановил машину на пересечении с главной дорогой, и только когда переехал ее и свернул на Маребу, ответил:

— А разве вас не учили? Полицейский не должен верить или не верить. Он должен знать. Но он всегда должен быть готовым к тому, что произойти может все, что угодно. Включая и горящих лебедей… если это, конечно, подтвердится.