Перед вахтой - [72]

— Не кокетничай, — упрекнула Нина. — Очень хорошо. Слышишь, все смеются.

— Большая похвала, — буркнул Антон. — И над Колей в «Метрополе» все смеялись.

— Конечно, конечно, — закивала Нина. — Твоя поэзия на три ступеньки выше, рукой подать до хрестоматии… Дурачок, — погладила она его рукав, — ты, в самом деле написал хорошие стихи. Видишь, их исполняет уже второй актер, а может, и еще кто-нибудь исполняет. Гордись.

— Ладно. Буду. В часы досуга, — уныло проговорил Антон. — Вот опять извратил мысль…

— А люди довольны и смеются, — сказала Нина.

— Сейчас освищут, — вздохнул Антон.

— Ох ты и кокетка! — уязвила Нина. — Уймись. Скучно. Антон умолк.

Розоволысинный профессор склонился в его сторону:

— Простите меня за мой слух… Но ваши стихи хоть в какой-то мере напоминают литературу, а все прочее…

— В какой-то мере я польщен, — вздохнул Антон и отклонился к Нине.

Когда Ральф Сарагосский, изобразив напоследок лошадь, умолк и склонил голову, грянули аплодисменты. Кричали «Бис», но Ральф, могучим движением сдернув со стула аккомпаниатора, простер руку в его сторону, потом, обхватив музыканта за талию, увел со сцены.

Два брата в расклешенных штанах отстучали мексиканский танец, и. на этом концерт прекратился.

Народ повалил из зала, началась давка. Нина крепко держалась за рукав Антона. Она сказала:

— Мне расхотелось танцевать. И вообще, мы не так уж часто бываем вдвоем. И вообще, скоро приедет папа. И вообще, и хочу уйти отсюда.

Они побежали вниз по лестнице.

Антон все не мог успокоиться. Голос Ральфа слышался ему, и хотелось не переставая говорить о великом событии своей жизни. Застегивая на ней шубку, он сказал:

— Что-то не слышно шумных споров о моем произведении.

— Великое не сразу доходит до сознания масс, — улыбнулась Нина.

7

Отлично понимая, что бахвальство не украшает моральный облик, Антон никому ничего не рассказывал. Он читал Патанджали, учился самообладанию и самоконтролю и вскоре добрался до хатха-йоги, которая учит, как управлять своим телом и дыханием. Он дышал полным дыханием и дыханием сукша-парвак, которое возбуждает деятельность мозга, и ему казалось, что мозги в самом деле начинают работать лучше. Он дышал очищающим дыханием, ритмическим дыханием. Свободно стоял на голове в позе сиршасана, и приятели решили, что святой Антоний окончательно рехнулся, помешался тихим способом, поскольку не размахивает теперь руками, не орет диким голосом, не вмешивается в чужие разговоры, не надувает начальство и преподавателей, перестал играть в «английский смех» и другие столь же мудрые игры, принимает какие-то идиотские позы и в довершение всего пьет носом воду. А он ощущал почти зримо, как крепнет тело и разрабатываются суставы, как легчает для него всякий и умственный и физический труд, как светлеет и наполняется многими интересными подробностями окружающая его жизнь, был всегда в хорошем настроении и все более веровал в Патанджали. А когда он в один прекрасный день открыл для себя, что равнодушные прежде люди и даже закоренелые недруги относятся к нему с добрым уважительным вниманием, тогда его вера приобрела характер благоговения. Он открывал «йога-сутру» не иначе как чисто мытыми руками, совершив пред тем ритмическое дыхание, помогающее организму поглощать рассеянную по вселенной прану, основополагающую, причинную энергию. Он упивался благотворным сверхзнанием.

Помирившись с Пал Палычем, Антон рассказал ему, стараясь не захлебываться восторженными словосочетаниями, о своем новом увлечении. И показал книгу. Книгу Пал Палыч перелистнул бегло, глядя краем глаза, из вежливости.

— Не вредно, не вредно, — молвил Пал Палыч.

— Эти асаны!.. — почти воскликнул Антон и рассказал, как много пользы принесли ему позы.

— Пользы не более, чем в обычной акробатике, — возразил Пал Палыч. — Акробатика даже полезнее.

Антон обиделся:

— Конечно, для вас акробатика полезнее, потому что можно устраивать соревнования, раздавать значки и призы и отстаивать всякую честь…

— Йогам не положено так кипятиться, — улыбнулся Пал Палыч. — И вообще, йогизм — это профессия. Настоящий йог живет по вектору, направленному внутрь себя, думает лишь о своем теле и о своем духе, ему мало дела до внешнего мира. Поэтому акробатика кажется мне более полезной.

— Я стал больше думать о внешнем мире, — сказал Антон. — А потом, я же не собираюсь становиться настоящим йогом.

— Поэтому я и сказал: «не вредно». Только не надо веровать в йогу ученически, рискни подумать самостоятельно. Возьми отсюда, — он постучал ногтем по обложке, — все ценное. Контролируемое дыхание, некоторые асаны, правила психогигиены. И еще… Еще я тебе посоветую: сделай главную задачу этой книги своей частной задачей. Как это? — не понял Антон. Подумай, — сказал Пал Палыч.

Антон ушел от него недовольный, не потеряв веры в Патанджали.

Все же выдержка его не до конца окрепла. Он сказал Григорию:

— «Ярмарку» уже исполняет наша эстрада.

И выложил подробно, как они с Ниной были на концерте. Григорий очередной раз процитировал Козьму Пруткова: — Поощрение необходимо гениальному писателю, как канифоль смычку виртуоза. Продолжай в том же духе, пиши еще. А вдруг ты далеко пойдешь на этой стезе?