Перед прыжком - [56]
Но в непонятной для мужика московской путанице переулочков, тупичков, кирпичных и деревянных домиков и домов, лавок, лабазов, пустынных конных дворов, поваленных и разбитых заборов, переходов и перелазов отыскать запавшую в память лесенку на второй этаж к пиликающей гармошке и плачущему ребенку оказалось неразрешимой задачей, хотя днем здесь было совсем не так, как в ту страшную колдовскую ночь: ни шорохов, ни зловещего шепота, ни хрустения шагов, похожего на работу чьих-то больших челюстей на заполненной призраками темной улице. Все обыденно, серо. Просто — не имеющая конца и начала городская утомительная колгота.
Чего тут бояться? Ан вот испугался в ту ночь. А испугавшись — чуть не пропал…
Поняв, что дом Махровых ему не найти, мужик мысленно повинился перед Иваном:
— Прости меня, парень. Похоже, никак тебя не достигну! — и сунул узелок с одеждой под топчан, на котором спал в каморке Антошки.
С этого дня все свои силы он направил на главное: на поиски случая, который помог бы попасть, наконец, на прием к Владимиру Ильичу.
Дежурный, к которому он обратился в будочке у Спасских ворот Кремля, расспросил его, записал фамилию. цель приезда и обещал доложить кому-то. Но тут же предупредил, что ждать придется не меньше недели «ввиду перегрузки в количестве ходоков».
Однако нетерпение мужика было так велико, что он все равно продолжал часами стоять и сидеть у кремлевской стены, с завистью следя за тем, как самые разные люди — в военных шинелях, в кожанках, а то и в крестьянских армяках да зипунах — беспрепятственно входят в Кремль, как иногда въезжают в распахнутые ворота или вырываются из ворот, оставляя за собой сизые клубы дыма, железно дребезжащие автомобили.
Может, в одном из них проехал и ОН?..
Чтобы согреться, а если повезет, то и разжиться какой-нибудь едой, мужик время от времени спускался с Красной площади в Охотный ряд, в его пестрое нагромождение не очень бойко, но все же торгующих продуктовых лавок, ларьков, одноэтажных и двухэтажных домов, среди которых выделялись, мешая движению извозчиков и пешеходов, две церкви — одна большая, двухъярусная, другая — поменьше, ближе к Манежу. На их папертях иногда подавали милостыню, и Савелий не раз, глотая голодную слюну, терпеливо выстаивал там среди таких же, как и он, отощавших людей, склонив на грудь лохматую голову.
За белой громадой церкви Параскевы-Пятницы, стоявшей недалеко от Дома союзов, в низком полутемном помещении располагался книжный магазин — «развал». Здесь торговали не только дешевенькими или редкими книгами, но и выкраденными из музеев бесценными рукописями, документами, картинами из государственных и частных собраний. Загороженное от света помещение пропахло плесенью. Зато в нем было как-то по-необычному тихо, даже торжественно, словно в храме, и Савелий любил заходить сюда — постоять в тишине среди молчаливо-сосредоточенных любителей книг, совсем не похожих на покупателей возле мясных и овощных лавок на другой стороне Охотного ряда, посмотреть на книги в кожаных переплетах и подивиться в душе: кто-то ведь написал же их, эту громадину? А кто-то может все их прочесть?!
В один из дней там к нему подошел чисто одетый седенький старичок. Рассмотрел сквозь стекла пенсне. Расспросил, кто и откуда. Почмокал губами. С некоторым удивлением дважды задал вопрос:
— За тем в Москву и приехал?
— За тем…
— И к нему еще не попал?
— Нет. Потерпи, говорят. Занят, мол, Ленин. И нездоров.
— Ничего удивительного, — подтвердил старичок. — Глава государства. Дел, конечно, немало…
И отвел Бегунка в сторонку:
— Хотелось бы вам посоветовать, уважаемый, вот что. Живу я вон там, где Александровский сад, напротив Кремля. Рядом с домом, где я живу, есть еще один дом, в котором живет сестра Ульянова-Ленина. Старшая, кажется. Бывает, что он заходит к ней в гости. Лично видел не раз. И вместо того, чтобы вам бесполезно ждать у Спасских ворот, подежурьте-ка там. Когда он выйдет из Кремля… ну, в общем, легко узнать: рыжеватая бородка, знаете ли, невысокого роста. Остановите и спросите. Может, удастся? Вдруг — повезет…
Несколько вечеров Савелий продежурил и там, возле дома доброго старичка. Но ничего не дождался. Да и неловко стало караулить по вечерам. «Раз Ленин занят да еще болен, чего к нему лезть не в черед? Он в гости к сеструхе, а я к нему со своим? Не-е… вроде негоже! Немного еще погожу — да и ладно: занят ведь, болен. Чего же я так-то…»
И все же ему посчастливилось увидеть Владимира Ильича.
Сочувственно наблюдая за тем, как мыкается мужик, с утра отправляясь в Москву и за полночь возвращаясь оттуда, а то и ночуя неизвестно где, Платон уговорил Веритеева помочь Бегунку— если уж не попасть в Кремль к Ленину, то хотя бы послушать Владимира Ильича на одном из рабочих собраний, которых сейчас проходит в Москве немало;.
— Не от себя, чай, приехал, а от Мануйловки! — горячо убеждал он старого друга. — Сибиряк, понимаешь. Искатель правды. Партизан. Да еще оказался обобранным и побитым… как не помочь?
И в один из весенних дней Веритееву удалось достать Савелию пропуск на рабочее собрание, где ожидалось выступление Ленина.
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
В новый сборник лауреата Государственной премии СССР вошли повесть «Глыбухинский леший» и рассказы, объединенные общей идеей патриотического гуманизма советских людей, наших современников, готовых в нужный момент прийти на помощь друг другу.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.