Перед прочтением — сжечь! - [45]

Минут через десять Шурик с Виталькой возвратились обратно пешком и повторили свою операцию ещё раз, отогнав две остававшиеся у забора иномарки на соседнюю улицу. После этого мы опять, все вместе, осмотрели двор, дорожку и пространство около забора, где стояли машины, и, убедившись, что ни следов крови, ни каких-либо других свидетельств произошедшей здесь накануне трагедии нигде не осталось, залезли в автобус.

— Что будем делать с оружием? — спросил Лёха, зацепив ногой за пакет, звякнувший сложенными в него пистолетами.

— Покажи, — попросил Виталька.

Лёха зашуршал полиэтиленом и выудил на свет два плоских пистолета с навинченными на стволы глушителями, при этом один из них выскользнул у него из руки и с металлическим стуком громыхнулся на пол.

— Э-э, поаккуратнее там! — испугался Шурик. — И вообще, нам надо как можно скорее избавиться от этих штук, если мы не хотим заработать себе срок.

— Да уж, — согласился Виталька. — Хотя лично мне три дня назад один из таких не помешал бы…

Мы помолчали, глядя на выставленные Лёхой перед собой, точно для продажи, пистолеты. При этом я локтем правой руки незаметно потрогал всё ещё остающийся у меня в кармане короткоствольный револьвер, чувствуя, что мне очень не хочется, чтобы он перекочёвывал оттуда в чёрный пакет к своим собратьям.

— Тут неподалеку есть небольшой и довольно-таки грязный прудик, — нарушил молчание Шурик, — в котором никто не купается, а значит, и никогда на них не наткнётся. Вот туда мы их сейчас и побросаем.

Он повернулся к нам спиной и повернул ключ зажигания. «РАФик», точно простывший старичок перед выходом из дома, зафыркал, прочихивая нос, затем тихими толчками тронулся с места и не больше, как минут через десять петляний по улицам и переулкам дачного посёлка мы оказались на берегу маленького искусственного пруда, вырытого кем-то из несостоявшихся дачников на пустыре рядом со своим участком то ли для разведения гусей и уток, то ли в целях осушения своего огорода.

Шурик тормознул автобус прямо у берега так, чтобы наша дверка оказалась расположенной со стороны воды, и, открыв её, Лёха, не выходя наружу, по одному зашвырнул пистолеты в середину десятиметровой грязно-зелёной лужи, поверхность которой украшали две неподвижно застывшие пластиковые бутылки из-под «Аква минерале» и «Меринды» да повисший метрах в полутора от берега на тонкой камышинке раскатанный белый презерватив. Прочертив невысокую дугу, пистолеты с коротким обиженным всхлипом зарылись в густую грязную воду и исчезли на дне водоёма. Туда же полетели и все остальные предметы из чёрного пакета, хотя топить кое-какие из вещей было откровенно жалко…

Подождав, пока успокоится растревоженная ими гладь, Шурик завёл мотор и развернул автобус, чтобы ехать обратно в город. Но вместо этого — нажал на тормоз.

В конце береговой поляны, перекрывая собой выезд на дорогу, стоял бежевый милицейский «УАЗик» с синей полосой и рядом — облокотившийся о его крыло — криво ухмыляющийся поэт Владислав Хаврюшин. В правой руке он держал опущенное вдоль ноги дулом вниз несуразное ружьё Кондомова.

Увидев, что мы на него смотрим, он помахал рукой, приглашая нас выйти из автобуса. Делать было нечего, Виталька распахнул дверцу, и мы с нехорошими предчувствиями вылезли обратно из салона.

— В чём дело, Славик? — как ни в чём не бывало, поинтересовался, отходя от автобуса, Виталька, работавший когда-то вместе с Хаврюшиным в одной проходческой бригаде на шахте № 3–3 бис. — Ты разве перешёл работать в милицию? Давно?

— Вчера вечером. Так что вы — моё первое дело. Боевое, так сказать, крещение.

— Да ну, Слав, какое в отношении нас может быть дело? Мы же самые мирные люди в городе, ты ведь знаешь.

— Я всё знаю. Даже то, что вы только что выбросили в воду оружие. А перед этим отогнали от своего книжного склада на соседние улицы несколько чужих автомобилей. Так что вопрос напрашивается сам. А вернее — сразу ответ на него. Ибо трудно даже придумать другую версию, кроме той, что вы по какой-то причине прикончили владельцев этих машин, а потом пытались избавиться от орудий своего преступления, повыбрасывав пистолеты в лужу. Тэк?

— Да ты что, Слав, говоришь? Какое, на хрен, преступление? — шагнул к нему Виталька, но Хаврюшин моментально вскинул ружьё и направил его прямо ему в голову.

— Стоять, урод! Ещё один шаг — и я снесу твою забинтованную башку, как репу! Мало, видно, тебе пилюль выписали, раз ты такой борзый. Я знаю, что вы все здесь преступники, и я вас за это должен расстрелять. Понятно?

Я почувствовал, как моя правая рука непроизвольно поползла к карману куртки и коснулась холодной рукоятки револьвера. Трудно сказать, чего я сейчас больше опасался — того, что не выбросил его вместе с остальными пистолетами и теперь получу срок за ношение огнестрельного оружия, или же того, что он вдруг окажется всего лишь хромированной зажигалкой… Однако же… что это он там только что сказал такое — что все мы преступники, и он должен нас за это расстрелять?

— Слав… да ты чё, в натуре? — уже с некоторым испугом в голосе произнёс Виталька и сделал ещё один — последний в своей жизни — шаг вперёд.