Перед половодьем (сборник) - [17]
И опять целует узенькую кисть:
— Поправишься, женка, поправишься, что и говорить… Ради Бога, слушайся всех докторских предписаний.
Чтобы скрыть волнение, он сморкается.
— Витя! — стонет больная болтающему ногой мальчику, — останешься один, будь умником, иногда вспоминай…
Маленький человек сладко зевает:
— Хорошо, мамочка!
И оживляется.
— Можно взять из буфета чуточку изюмчика? Не съели бы его мышки.
Мать грустно улыбается; «можно!» — а отец подходит вплотную к мальчику и свирепо шепчет:
— Убирайся вон, бесчувственное дерево. Б-болван!
Но мать этого не слышит и зовет:
— А сперва поди сюда, Витенька, я тебя поцелую.
Отец гордо выпрямляется, все его раздражение обрушивается на больную:
— Что за телячьи нежности, не понимаю!.. Смотреть тошно на вечное миндальничанье: «ах Витенька, ах миленький…»
Важно ступая, он уходит в темный кабинет; там облокачивается на письменный стол, всматриваясь в стоящий за окном мрак. Стенные часы в гостиной угрюмо отбивают: «тик-так!» — а кто-то, сидящий в сердце, как в темнице, тоже насмешливо повторяет: «тик-так!»
— …На-ка вот сдачу! — раздается за спиной голос.
— Оставь себе! — шепчет Синяя Борода, дерзко обхватывая сопротивляющуюся Василиду и яростно сжимая ее трясущимися от волнения руками.
— Пусти, закричу, ведь! Я — честная.
— А ну, попробуй! — подзадоривает ее Синяя Борода, страстно желая, чтобы она привела свою угрозу в исполнение.
— Да ну, крикни, крикни, голубушка; небось, не крикнуть… Ха-ха-ха!
Издевается:
— Ты, ведь, стерва, знаю я тебя, и урод ты. Вот женка моя, так красавица, действительно, н-да!.. но, по-видимому, издохнет скоро… А честных нет, это ты соврала.
Часом позже — в детской тихая беседа:
— Поплачь, нянечка, поплачь, милая.
— Да не хочу же, Господь с тобою. Хошь сказочку?
— Не надо! — отвечает мальчик и молчит, точно к чему-то прислушиваясь.
Потом опять:
— Да поплачь же, милая нянечка, поплачь. Ну, вот, какая!
Василидушка закрывает лицо ладонями.
— Ага!.. заплакала! — торжествует маленький человек.
— И вовсе не, — всхлипывает Василида: — не реву я… Было бы из-за кого… У-у у! Дьяволы, господа-нехристи.
Огонек в зеленой лампадке колеблется.
— Тамотка всех разберут, — шепчет Василида. Мальчик понимает, что говорится про высокое небо, и безмятежно засыпает.
Во сне он видит не то бабочек, не то нагих, ослепительно белых человечков, так и манящих к себе своею очаровательной белизной.
— Вот я вас! Вот я вас! — кричит он, гоняясь за ними с длинным сачком в руке и норовя накрыть самого красивого, самого белого. Неизвестно, кто они, эти белые бабочко-человеки, летящие неведомо откуда.
Мать стонет и кашляет, а отец ходит по освещенному свечами кабинету, заложив руки за спину и поскрипывая новыми штиблетами.
Круглые стенные часы во тьме гостиной безостановочно выбивают «тик-таки тик-так!» — словно стучат тонким железным молоточком в какие-то золотые ворота.
Давно с груди матери сполз на пол пузырь со льдом, но поднять его некому, а сама она — в тревожном забытье.
12
Но велика сила весенняя, исцеляющая. На второй неделе Великого поста, когда в конец зимнего оцепенения еще не верится, с зеленой крыши капает капель, звонкая, упорная, — продалбливает обледенелый снег.
А в светлую спаленку проник золотистый луч, как десница небесная, и заиграл с колеблющейся пылью.
Легко и радостно в сердце матери.
С кровати спускается, на босые ноги — туфли, вышитые бисером, а на плечи — голубой капот, и, осторожно придерживаясь за стены, направляется неуверенной походкой в кухню.
— Вот и я, Василидушка! — счастливо говорит она Василиде, растапливающей на корточках плиту сосновыми растопками, благоухающими смолой.
Василида пугается, роняя растопки на железную настилку, что перед плитою:
— Ой, батюшки, а мне и не слышно, и никчемушеньки!
— Да, — сияет мать, — поднялась, вам на зло… Умирать-то не хочется.
— Ну, вестимо! — соглашается Василида, отирая тряпкою с табурета пролитую воду и подставляя его хозяйке:
— Нако-сь, устала, чай, родная.
Мать присаживается. Бледна и счастлива и с бескровными руками меж колен.
— Чем похвастаешь?
Василида смущенно наклоняет голову.
— Да что… ведра поизносились. Беспременно надыть жестянику отдать, пущай донья смастерит.
— Отдадим, — улыбается мать, — отдадим, Василидушка. Рассказывай дальше, что нового.
Еще ниже наклоняет голову Василида и тяжело вздыхает, боясь взглянуть на допрашивающую:
— Ничего, родная, вот те крест.
И молит сквозь слезы:
— Голубонька моя, сладкая, ох, грех мой перед тобой лежит…
— Да что с тобой, Василида?..
— Сливочник, сливочник утресь расколола.
— Глупая женщина! — смеется мать: — уж так и быть, не сниму с плеч повинную голову.
Помолчав, спрашивает:
— Новый?
— Новешенький.
— Да ты бы поосторожнее.
— Невмочь, родная: бес подталкивает.
— Эх, ты, ты, ты: головушка бесталанная! — вздыхает мать; пошлепывая туфлями по полу, она уходит в спальню, на кровать: кружится голова, над телом еще властвует слабость.
А отец и сын в монастырской церкви слушают старые слова запыленных книг:
— Заутра услыши глас мой, Царю мой и Боже мой! — возвещает златоризный священник, распростершись перед величием Царских врат.
— Услыши, Господи, раба твоего! — нараспев, хотя и про себя, молится отец, волнуемый благоуханным чадом ладана.
«На высокой развесистой березе сидит Кука и сдирает с нее белую бересту, ласково шуршащую в грязных руках Куки. Оторвет — и бросит, оторвет — и бросит, туда, вниз, в зелень листвы. Больно березе, шумит и со стоном качается. Злая Кука!..» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повесть и рассказы разных лет: • Лесное озеро (расс. 1912 г.). • Идиллия (расс. 1912 г.). • Корней и Домна (расс. 1913 г.). • Эмма Гансовна (пов. 1915 г.).
«Набережная Волги кишела крючниками — одни курили, другие играли в орлянку, третьи, развалясь на булыжинах, дремали. Был обеденный роздых. В это время мостки разгружаемых пароходов обыкновенно пустели, а жара до того усиливалась, что казалось, вот-вот солнце высосет всю воду великой реки, и трехэтажные пароходы останутся на мели, как неуклюжие вымершие чудовища…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повести и рассказы разных лет: • Атаман (пов.
«Рогнеда сидит у окна и смотрит, как плывут по вечернему небу волнистые тучи — тут тигр с отверстою пастью, там — чудовище, похожее на слона, а вот — и белые овечки, испуганно убегающие от них. Но не одни только звери на вечернем небе, есть и замки с башнями, и розовеющие моря, и лучезарные скалы. Память Рогнеды встревожена. Воскресают светлые поля, поднимаются зеленые холмы, и на холмах вырастают белые стены рыцарского замка… Все это было давно-давно, в милом детстве… Тогда Рогнеда жила в иной стране, в красном домике, покрытом черепицей, у прекрасного озера, расстилавшегося перед замком.
Роман португальского писателя Камилу Каштелу Бранку (1825—1890) «Падший ангел» (1865) ранее не переводился на русский язык, это первая попытка научного издания одного из наиболее известных произведений классика португальской литературы XIX в. В «Падшем ангеле», как и во многих романах К. Каштелу Бранку, элементы литературной игры совмещаются с ироническим изображением современной автору португальской действительности. Использование «романтической иронии» также позволяет К. Каштелу Бранку представить с неожиданной точки зрения ряд «бродячих сюжетов» европейской литературы.
Представляемое читателю издание является третьим, завершающим, трудом образующих триптих произведений новой арабской литературы — «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже» Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави, «Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком» Ахмада Фариса аш-Шидйака, «Рассказ ‘Исы ибн Хишама, или Период времени» Мухаммада ал-Мувайлихи. Первое и третье из них ранее увидели свет в академической серии «Литературные памятники». Прозаик, поэт, лингвист, переводчик, журналист, издатель, один из зачинателей современного арабского романа Ахмад Фарис аш-Шидйак (ок.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Мартин Чезлвит» (англ. The Life and Adventures of Martin Chuzzlewit, часто просто Martin Chuzzlewit) — роман Чарльза Диккенса. Выходил отдельными выпусками в 1843—1844 годах. В книге отразились впечатления автора от поездки в США в 1842 году, во многом негативные. Роман посвящен знакомой Диккенса — миллионерше-благотворительнице Анджеле Бердетт-Куттс. На русский язык «Мартин Чезлвит» был переведен в 1844 году и опубликован в журнале «Отечественные записки». В обзоре русской литературы за 1844 год В. Г. Белинский отметил «необыкновенную зрелость таланта автора», назвав «Мартина Чезлвита» «едва ли не лучшим романом даровитого Диккенса» (В.
В сборник крупнейшего словацкого писателя-реалиста Иозефа Грегора-Тайовского вошли рассказы 1890–1918 годов о крестьянской жизни, бесправии народа и несправедливости общественного устройства.
В однотомник выдающегося венгерского прозаика Л. Надя (1883—1954) входят роман «Ученик», написанный во время войны и опубликованный в 1945 году, — произведение, пронизанное острой социальной критикой и в значительной мере автобиографическое, как и «Дневник из подвала», относящийся к периоду освобождения Венгрии от фашизма, а также лучшие новеллы.
Александр Митрофанович Федоров (1868-1949) — русский прозаик, поэт, драматург. Сборник рассказов «Осенняя паутина». 1917 г.
Михаил Владимирович Самыгин (псевдоним Марк Криницкий; 1874–1952) — русский писатель и драматург. Сборник рассказов «Ангел страха», 1918 г. В сборник вошли рассказы: Тайна барсука, Тора-Аможе, Неопалимая купина и др. Электронная версия книги подготовлена журналом «Фонарь».