Перед бурей - [45]

Где жизни дыханье спит,

Где грань мирозданья стоит.

Я видел, звезда за звездою встает

Свершать вековечный, размеренный ход...

Вот к цели, играя,

Несутся... Блуждая,

Окрест обращается взор

И видит беззвездный простор...

И вихря, и света быстрей мой полет...

Отважнее! В область хаоса!.. Вперед!..

Но тучей туманной

По тверди пространной,

Ладье дерзновенной вослед,

Клубятся системы планет.

И, вижу, пловец мне навстречу спешит.

«О странник, куда ты, откуда?» — кричит.

116

— Проплывши пучину,

Свой якорь закину,

Где жизни дыханье спит,

Где грань мирозданья стоит.

«Вотще! Беспредельны пути пред тобой!»

— Межи не оставил и я за собой.

Напрасны усилья!

Орлиные крылья,

Пытливая мысль, опускай

И якорь смиренно бросай!..

Я выучил это стихотворение наизусть и даже до сих

пор его помню. Оно так хорошо передавало мои тогдаш

ние настроения. Правда, конец стихотворения как-то

разочаровывал: опускать крылья и бросать якорь моей

мысли совсем не хотелось. Но безграничность вселенной

была запечатлена в такой мощной, такой потрясающей

форме!

Впрочем, дело не ограничивалось одними лишь раз

мышлениями о величии мироздания. Я не только читал

книги по астрономии, — я решил сам стать астрономом.

С этой целью я заставил себя полюбить математику, хо

тя с детства никогда не питал к ней дружеских чувств,

и стал ею специально заниматься. Я выписал себе «Путе

водитель по небу» и каждый вечер тщательно изучал

небесный свод по приложенным к нему картам. Я вычис

лял путь Земли вокруг Солнца и составлял таблицы вре

мени, потребного для прохождения луча света от Солнца

до каждой из планет солнечной системы. Я написал крат

кое «Руководство к изучению планет», в котором по

дробно охарактеризовал каждую планету и каждого из из

вестных тогда спутников планет. Я, наконец, и сам пере

шел к наблюдениям над небесными светилами. С боль

шим трудом и разными ухищрениями я раздобыл себе

маленький рефрактор, или, точнее, большую подзорную

трубу с объективом в полтора дюйма, дававшую увели

чение раз в двадцать пять. К трубе я пристроил самодель

ный штатив и после того почувствовал себя почти

«астрономом-любителем». Вечерами я вытаскивал свои

инструменты на чердак нашего дома и до глубокой ночи

путешествовал, или, вернее, ползал, с ними по мерцающим

просторам звездного неба. Летом, когда мы переезжали за

город, обстановка для наблюдений становилась еще бо

ле благоприятной. Труба устанавливалась где-нибудь в

117

саду или на полянке, и я имел возможность вращать ее

во всех направлениях и устанавливать под любым склоне

нием. Всякая неудача в наблюдениях — облачное небо,

сильное дрожание атмосферы и т. п. — приводила меня

в уныние и раздражение. Наоборот, всякая удача вы

зывала прилив радости и удовлетворения. Так, в одном

из моих детских дневников я читаю под датой 14 июля

1899 года:

«Сегодня я очень хорошо настроен: наблюдал Луну и

рассмотрел много подробностей, которых раньше не ви

дел. Мне кажется, что кратер Феофил глубже кратеров

Кирилла и Катерины, но Катерина глубже Кирилла. Буду

продолжать наблюдения».

Подобные записи встречаются в моих дневниках того

времени довольно часто. Пичужка, которая всегда любила

поддразнивать меня, в этот период часто, смеясь, гово

рила:

— Ты так погрузился в астрономию и электротехнику,

что можешь прожить сто дней без пищи и питья.

Скоро, однако, меня перестал удовлетворять мой домо

рощенный рефрактор, и я стал мечтать о покупке настоя

щего, хорошего инструмента — небольшого рефрактора в

три-четыре дюйма, который обеспечивал бы возможность

уже более серьезных наблюдений и вместе с тем давал

бы мне право присвоить себе звание «астронома-любите

ля» — титул, являвшийся в то время предметом моих

самых горячих мечтаний. По рекомендации переводчика

«Астрономических вечеров» С. Сазонова, я вступил в пе

реписку с Л. Г. Малисом, астрономом университетской

обсерватории в Петербурге, и просил его покровитель

ства и совета в этом столь волнующем меня предприятии.

Малис оказался очень внимательным человеком и слал

мне, в мою омскую глушь, длинные письма, которые при

водили меня в восторг. Еще бы! В этих письмах он вели

чал меня, четырнадцатилетнего мальчишку: «Многоуважа

емый Иван Михайлович» (совсем как «большого»!),

а сверх того, сообщал мне много интересных сведений по

занимавшему меня вопросу. Трубу Малис советовал выпи

сать из Мюнхена, от фирмы «Рейнфельдер и Гершель», а

штатив с часовым механизмом получить из Лондона, от

фирмы «Хорн и Торнуайт». «Тогда, — заканчивал Малис

свое письмо, — при мюнхенской трубе и таком штативе

у вас будет образцовый инструмент (и всего за 280 руб.

118

приблизительно), который возведет вас в ранг астронома -

наблюдателя».

Я был в восторге. Иметь прекрасный инструмент, стать

астрономом-наблюдателем, — да разве могло быть что-ли

бо более чудесное и привлекательное? Мечты о мюнхен

ской трубе заполнили мое воображение. Я уже видел ее

перед своим умственным взором, я устанавливал ее на

штативе, я заводил ее часовой механизм, я производил с

ней замечательные наблюдения и, конечно, делал какие-то

необыкновенные открытия... Я не только мечтал. Я вступил

уже по этому поводу в «дипломатические переговоры» с

моими родителями. И переговоры были далеко не безус