Перчинка - [15]
Бригадир со вздохом встал из-за стола и принялся застегивать ремень, на котором висел пистолет. Он тоже был уже далеко не молод и, если бы не война, давно вышел бы на пенсию. Но всю молодежь забрали на фронт, так что волей-неволей приходилось таскать полицейский мундир. Сейчас ему совсем не улыбалась перспектива встретиться лицом к лицу с беглецом, который, конечно, будет отчаянно защищаться. Но и гнева дона Доменико он боялся не меньше.
— Где вы его выследили, дон Доме? — спросил он только для того, чтобы оттянуть время.
— Он пробирался по Звездным переулкам, — ответил фашист. — Я вас проведу, только не до самого места… Да, а где же остальные ваши агенты?
Бригадир открыл дверь и что-то свирепо крикнул. На его зов в дверях, протирая глаза, показался седой как лунь полицейский в таком измятом мундире, что в нем трудно было узнать полицейскую форму. Остановившись на пороге, он спросил, что угодно синьору бригадиру.
— Да вот арестовать нужно одного, — ответил тот и начал не спеша объяснять, в чем дело.
Слушая его, дон Доменико нетерпеливо топтался на месте. В эту минуту Микеле, ополченец ПВО, объявил, что у него схватило живот, и заперся в уборной.
— Да пошевеливайтесь, вы! — заревел дон Доменико. — Что он, дожидаться вас будет? Для вашего же блага говорю — пошевеливайтесь, если не хотите, чтобы вас послали на фронт!
— Сейчас, сейчас, не беспокойтесь, — невозмутимо проговорил бригадир. Потом, обернувшись к седому полицейскому, он строго добавил: — Ну, поживей! Не видишь, что ли? Нужно спешить. На фронт захотелось?
— Господь с вами, бригадир! — пробормотал перепуганный старик и заторопился к двери.
— Подожди, подожди! — крикнул бригадир. — Дон Микеле еще не готов.
— Э! К черту эту старую мумию! — снова заорал Доменико. Он был как на иголках и подпрыгивал на месте, словно его дергали за веревочку.
Наконец в комнате появился Микеле и был неприятно поражен, увидев, что его ждут.
— Вы еще не ушли? — упавшим голосом спросил он.
— Ну, шевелитесь, — повелительно сказал фашист. — Это очень опасный тип; нужно, чтобы нас было как можно больше, — с холодной непреклонностью добавил он.
Несчастный ополченец ПВО похолодел.
— Он, наверное, вооружен… — пролепетал он.
— Так ведь и мы тоже, — возразил дон Доменико. — То есть я хочу сказать, что вы тоже вооружены. Я лично только доведу вас.
Он говорил отрывисто и решительно, выпячивая вперед нижнюю челюсть, как заправский главарь фашистов.
Все четверо гуськом вышли из комиссариата. Впереди дон Доменико, за ним бригадир, потом полицейский. Последним тащился дон Микеле, бормотавший вполголоса такие вещи, от которых дон Доменико приходил в ярость, хотя и притворялся, что ничего не понимает. Слушая бормотание ополченца, он клялся себе, что, если дело сорвется, он завтра же рассчитается с этими тремя пораженцами. Да, он им покажет!
Когда же дон Доменико вспоминал о своем геройском поведении, его так и распирала гордость. Эх, если бы он был вооружен! Он бы в два счета сам поймал этого «красного» и мальчишку, который с ним шел. Но что он мог сделать голыми руками? Поневоле пришлось обратиться в полицию. Но разве это полиция? Горе, а не полиция, черт бы ее побрал! Знают, что в районе шатается опаснейший смутьян, и оставляют участок на попечение двух выживших из ума, инвалидов! И чего только, черт возьми, смотрит комиссар? Да, поведение комиссара ему очень не нравится. Слишком уж добр, не комиссар, а размазня. И весь его участок — это банда пораженцев. Именно банда пораженцев. Вот из-за таких-то и свергли Муссолини. Но нет, они, фашисты, еще не сказали своего последнего слова!
Тем временем Марио и Чиро пробирались по переулкам, направляясь к улице Фория.
— Мы делаем здоровый крюк, — объяснил Чиро, — но зато на этих улицах нет ни одной собаки. Можем идти спокойно.
Однако Марио все-таки предпочитал держаться в тени домов и избегал мест, освещенных луной. Мальчик давно уже выпустил его руку и теперь вприпрыжку бежал прямо посреди улицы. Несмотря на поздний час, ему как будто совсем не хотелось спать. И Марио невольно подумал, что для мальчика этот поход — прежде всего увлекательное приключение, хотя ему, вероятно, страшновато бродить по безмолвным темным улицам ночного города.
На углу улицы Фория обе группы столкнулись почти нос к носу. Дон Доменико первый заметил мальчика. Он замер на месте и, указывая на него своим спутникам, торжествующе воскликнул:
— Вот они!
Но в ту же секунду Чиро тоже заметил фашиста. Мальчик прекрасно знал, что это за птица, а потому не раздумывая отпрыгнул назад и бросился к Марио. Не успел бригадир и его спутники понять, в чем дело, как мальчик был уже возле мужчины, схватил его за руку и потащил в темный переулок.
— Хватайте их! Держите! — кричал дон Доменико, но сам не трогался с места.
Бригадир и полицейский, тяжело топая подкованными сапогами, затрусили в ту сторону, куда указывал дон Доменико. Что касается Микеле, то он продолжал преспокойно стоять за спиной у дона Доменико.
— А вы? — крикнул фашист. — Вперед! Бегом!
— А вы? — в свою очередь, язвительно спросил старик. — Что же вы-то не бежите? Боитесь?
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.