Пепел сгоревшей любви - [6]

— Я здесь вторую неделю только, — сообщила ее собеседница чуть извиняющимся тоном. — Подождите, сейчас спрошу.

Света услышала на том конце провода приглушенный разговор.

— Уволился Лемешонок.

— Уволился? — удивленно переспросила Света.

Сашка всегда хвастался ей, что работа у него — не бей лежачего, и что вряд ли ему удастся найти что-нибудь лучше.

— Девушка, спросите, пожалуйста, он не говорил, куда пойдет? Ну, где будет искать новую работу?

В трубке вновь послышались неясные голоса, после чего юная секретарша — или кем там она числилась? — коротко ответила:

— Не говорил.

— Хорошо. Спасибо, — и Света повесила трубку.

Может быть, Сашка увидел на определителе своего телефона ее номер и просто не захотел разговаривать с ней? Или действительно устроился на другую работу?

Она решила позвонить вечером еще раз и, если он опять не возьмет трубку, подойти к нему на квартиру и попробовать поговорить лично.

Саша

Строить электростанцию с поэтическим названием «Юсифия» в шестидесяти километрах от Багдада начинал в девяностые годы еще Советский Союз, однако первая война в Персидском заливе заморозила проект на десять долгих лет. Лишь в 2001 году небольшая группа специалистов «Зарубежэнергостроя», или сокращенно ЗЭСа, в числе которых был и мой институтский товарищ Николай Ефремов, вернулась в Ирак, чтобы продолжить начатое — и основательно разграбленное за прошедшие годы.

Но очевидно некий злой рок преследовал эту стройку: не прошло и полутора лет, как над Ираком начали сгущаться тучи новой войны. «Юсифия» была заморожена во второй раз. Около двух месяцев шли активные боевые действия. Многочисленные российские и прочие зарубежные организации, имевшие проекты в Ираке, терпеливо ждали, теряя миллионы долларов. Очень быстро вялое сопротивление иракской армии было подавлено американцами и их союзниками.

Но едва президент Буш объявил на борту авианосца «Авраам Линкольн» об окончании военных действий, как в стране началась другая война — партизанская. Поначалу она носила характер разрозненных террористических актов, типа одиночных убийств из-за угла солдат коалиционных войск или подрыва нашпигованных взрывчаткой легковушек, потом приобрела черты вполне организованного сопротивления. Тем не менее, некоторые российские компании начали вновь засылать в Ирак своих специалистов, вероятно, полагая, что сопротивление носит временный характер и скоро американцы наведут порядок. Пока же повстанцы стреляли и похищали всех без разбора — болгар и турок, японцев и пакистанцев, корейцев и русских, — так что ехать в этот гадюшник мог лишь человек, по каким-то причинам возненавидевший жизнь.

Историю злополучной станции мне рассказал Ефремов, вместе с остальными эвакуированный из Ирака весной 2003 года. За два дня до моего решающего разговора со Светой он позвонил мне и заявил, что возвращается на «Юсифию».

— Хочешь со мной? — спросил он.

— Колька, ты что — самоубийца? — ответил я вопросом на вопрос. — Ты вообще телевизор-то смотришь?

— Война окончилась, русских в Ираке не трогают: мы ведь не посылали туда свои войска во время войны, — уверенно заявил мой бывший однокурсник. — И сейчас там наших военных нет. Я звонил в ЗЭС, они сказали, что все налаживается. Туда, кстати, недавно ездило ихнее руководство. Поселок, ну, где мы жили, местные жители немного распотрошили, а так все нормально, саму станцию американцы даже не бомбили. Так что готовится первая группа для отправки. Вылет через две недели. Они спешат, свели формальности до минимума. Что скажешь?

— Я никуда не поеду! — отрезал я.

«До войны бы еще куда ни шло, — подумал я тогда. — А сейчас…»

Но до войны случился мой большой роман со Светой, и «Юсифия», равно как и все остальные стройки в развивающихся странах, была мне исключительно до лампочки: мне вполне хватало двухсот пятидесяти баксов, которые я получал от «Дорпромстроя», работая на реконструкции старой «олимпийки» Я жил тогда своей любовью — как ни высокопарно это звучит. Кто же мог предполагать, что у нас со Светой — вернее, у нее со мной — все окончится так внезапно?

На четвертый день моего затворничества я позвонил Ефремову и заявил, что согласен.

— Ты же сказал, что никуда не поедешь?

— Передумал, значит.

— Ну, не знаю. За эту неделю они уже могли найти кого-то, — заметил Николай. — Я же тебе говорил, что они спешат. Я дам тебе их телефон, звони в отдел кадров. Представься, скажи, кто ты и что, где работал. В случае чего сошлись на меня. Скажи, вместе учились. Паспорт у тебя в порядке? В смысле, разрешительный штамп на выезд за границу есть?

— Есть, — со вздохом проговорил я, потому что поставил этот штамп совсем недавно, планируя пригласить Свету провести отпуск вместе со мной где-нибудь в не очень далеком и не слишком дорогом зарубежье.

— Записывай, — он продиктовал телефон «Зарубежэнергостроя».

Пять минут спустя я набирал номер отдела кадров московской компании. А еще через пять уже копался в бумагах, отыскивая свою анкету, чтобы отправить ее по факсу.

Утром следующего дня мне сообщили, что моя кандидатура вполне устраивает руководство ЗЭС.

Самое смешное, что сам Ефремов так и не поехал: за три дня до вылета он сломал ногу, и ему пришлось задержаться на неопределенное время.