Пепел и роса - [36]

По побелевшим губам московского градоначальника я поняла, что у нас всех наметились проблемы. Даже без Ходынки.

— Вот не понимаю я, как ты исхитряешься столько проблем собрать на пустом месте. — раздраженно бросил он и пошел одеваться.

А я пожала плечами и присела. Может лучше уйти?

— Запомни, — приказал необычайно быстро вернувшийся граф, так и не выпустивший из рук подзорную трубу. — Ты заехала попрощаться и передать Ольге записку. Напиши для порядка хоть что-то.

Я послушно начеркала что-то благожелательное и несколько вопросов о новых фасонах шляпок. Тупо, но ей как раз.

— Умница. И давай домой. — Он чуть помялся. — Если что у себя подозрительное углядишь — напиши мне… о птицах что ли.

— Счастливого пути, papá.

* * *

Вот как после этого восстановить свою репутацию в глазах всей челяди? Теперь даже на Демьяна ходить перестанут. Печально, Усте одной тяжеловато будет.

Но помимо таких мелочей стоит обдумать связь между графом, этими его гостями, мной и трупом у ограды. С покойником вариантов два — это или случайный свидетель, или конкурент. Насчет причин для наблюдения — графу виднее. Но разбег побольше — это могут быть и революционеры-бомбисты, и просто желающие прославиться идиоты, и еще (а думать это совсем неприятно) это вполне могут оказаться люди, заинтересованные удивительными гостями.

Лазорка послушно добрела до дома — она как-то особо чутко улавливает настроение людей и не встревает, когда на душе совсем раздрай, а там мне стало сразу не до переживаний. Пока мы шатались по покойникам, Евдокия надумала рожать.

И вот тут-то я испугалась по-настоящему. Когда на твоих глазах человек орет так, что выворачивает наизнанку, это совсем не то, что лежащий тихий покойничек. Устя уже сбегала за повитухой, которая оказалась пьяненькой после успешных родов накануне и даже руки вымыть не соизволила, устроившись рядом с Евдокией на кровати и напевая что-то задушевное. Я наслышана, что роды — процесс естественный, даже изучала эту механику, пока Люська сдавала акушерство — мы всей семьей тогда много лишнего узнавали, но подобная помощь не обнадеживала.

Я поймала зеленоватого лицом Митрофана и снабдив денежкой отправила к врачу. Жил неподалеку в доходном доме человек, изредка возвращавшийся затемно в белом халате. Вскоре он появился у нас на пороге, несколько ошарашенный подобной демократичностью графини, лично наблюдающей роды кухарки. Доктор выгнал нас всех и лично занялся роженицей.

Солнце поднялось к зениту, мы так и не позавтракали, так что пришлось брать Устю с корзинкой и ехать в ближайший приличный ресторан, где нас с трепетом и нежностью снабдили провизией на весь день и пообещали повторить уже с доставкой на дом.

Дома первым делом мы услышали мяуканье. Странно, вроде бы кошек мы не заводили, но оказалось, что эти странные звуки издает младенец. Евдокия родила девочку, живую, крупную. Страшненькую, конечно, как и все младенцы, но живую. Доктор, однако, радости не проявлял и что-то озабоченно пояснял Мефодию.

— Доктор, извините, мы не успели познакомиться. — вклинилась я в серьезный мужской разговор. — Графиня Татищева, Ксения Александровна.

Протянула ему ладонь и с удовольствием увидела тщательно обстриженные чистые ногти на его руке.

— Полозов, Семен Агеевич, врач. — машинально ответил он.

— Что с моей Евдокией?

— Да я вот как раз объяснял мужу…

— Это не муж, муж ее в солдатах, так что можете объяснить мне. — не терпящим возражений тоном я оборвала его.

— Гмм… Как изволите. Роженица неплохо перенесла роды, жить будет. Плод жизнеспособный, но вот ноги…

— Что с ногами?

— Я не знаю причин, но нижние конечности плода сильно деформированы и не реагируют на раздражение.

Черт бы побрал все!

— Ее избила свекровь несколько месяцев назад. — вспомнила я.

— Что ж, это многое объясняет. — доктор Полозов собирал инструменты в чемоданчик. — Ребенок в остальном крепкий, жаль, что так получилось. Слабого бы можно было не выхаживать… Ну да она баба молодая, крепкая, еще нарожает…

И покинул наш притихший дом. Обедала я, как-то не особо ощущая вкуса еды, а челядь затаилась на кухне. Как будто покойник в доме. Всесторонне обдумав ситуацию, отправила Мефодия в казарму к молодому отцу. Его конюх доставил почему-то немного потрепанным, наверняка раза три или четыре наш везунчик спотыкался о стены домов со всего роста. Пока мужчины проходили через заднюю дверь на половину прислуги, я поглаживала круп Лазорки, невидимая для окружающих. Свистом подозвала Мефодия, похлопала по плечу. Молодец, ситуацию понимает правильно.

О чем там говорили новоиспеченные родители мне неведомо, но беседа прошла быстро, закончилась рыданиями Евдокии, которые тут же подхватил младенец. Уже во дворе этот щуплый рыжеусый мужичок потрясал кулаком и требовал избавиться от урода. Как-то сама собой открылась дверь, и отвязанная Лазорка совершенно случайно наподдала незнакомцу обоими копытами.

— С лошадью поосторожнее, милейший, денег стоит. — обронила я, шествуя в дом.

Молодую мать навестила спустя пару часов. Евдокия сидела на кровати, плотно обвязав голову черным платком, и я даже помертвела в первую минуту. Но из-за подушек раздалось ворчание, и можно было выдохнуть.