Пепел и роса - [11]

И было мне жаль ее, всех ее близких, и несчастного Петеньку, который тоже не успел прожить свою большую и интересную жизнь. И слезы застилали глаза, превращая иконостас в темный фон большого моря пламени свечей. Кто-то тронул мой локоть и я повернула голову, чтобы оцепенеть и опуститься на колени.

— Ваше Величество…

— Не стоит, сударыня. — с легким акцентом произнес негромкий голос. — Вы тоже потеряли мужа?

— Ддаа…Поручика Петра Татищева… — что же делать? Я вообще не знаю, как разговаривать с особами такого уровня. — Но мою утрату не сравнить… Вашего супруга потеряли не только Вы, но и сто пятьдесят миллионов человек…

— Да, дитя… — Она перекрестилась, перекрестила меня и протянула платок, потому что мои слезы бессовестно капали не только на мое, но и на ее платье.

И удалилась, оставив публику коситься в мою сторону. Аккуратно, по стеночке, я уползла из храма, истово перекрестилась на выходе и бросилась к кучеру.

— Мефодий, домой едем.

* * *

По дороге меня трясло. То, что я нарушила все мыслимые нормы этикета, о которых не имею представления — бесспорно. Но явного оскорбления не нанесла же? А то, что нарушила — чем карается? Сибирь? Ссылка в деревню? Вряд ли казнь — в эти годы вешали только цареубийц и изменников, по-моему. Брата дедушки Ленина точно за такое.

А я? Что мне дома не сиделось то?

* * *

В руке я продолжала сжимать тонкий батистовый платок с черной каймой и вышитым вензелем. Под стекло положу и внукам буду показывать. Ага, если переживу последствия этой встречи.

Через три дня, которые я провела в нервном оцепенении сидя в кровати (да, я испугалась. Я — маленький ранимый зверек и пугаюсь встреч даже с дружелюбными мамонтами. Те и случайно раздавят — не заметят), пришло письмо от родственника. Ну письмом это назвать сложно, скорее записка — зато на гербовой бумаге московского губернатора.

Любезная моя Ксенія Александровна!

Я намедни получилъ письмо съ Высочайшими соболѣзнованіями по поводу утраты наслѣдника. Особо въ немъ упоминается скорбящая вдова. Хотѣлось бы узнать подробности этой исторіи.

Н.Т.

И что писать? «Дяденька, Николай Владимирович, я не хотела, оно как-то само?»

«Милостивый государь мой, Николай Владиміровичъ!

Пребывая въ самомъ смятенномъ душевномъ состояніи, обращаюсь къ Вашей мудрости и богатому жизненному опыту.

Какъ Вамъ извѣстно, дѣтство и юность свои я провела въ деревнѣ, мы не выѣзжали, такъ что мои манеры оставляютъ желать много лучшаго. И третьяго дня какъ разъ въ этомъ очередной разъ убѣдилась. Во время утренняго молебна въ Храмѣ Спаса-на-Крови, ко мнѣ обратилась Государыня Марія Ѳедоровна со словами утѣшенія, а я только встала передъ ней на колѣни и отвѣтила, что моя печаль глубока, но ея горѣ безмѣрно, ибо мой мужъ оставилъ семью и друзей, а ея — всю страну. Въ милости своей Государыня отдала мнѣ свой платокъ и ушла.

Мои учителя не готовили меня къ такому событію, поэтому уповаю на Васъ.

Всегда Ваша К.Т.»

От греха подальше я предложила своим строителям новую схему работы, и теперь в самые жаркие полуденные часы они спокойно отсыпались, зато трудились всю светлую часть суток. Навещала я их так же в нечестивое утреннее время, пока весь город еще спал. Молебны посещала теперь не каждый день, и в разных храмах, отдавая предпочтение тем, где прихожане попроще.

Стройка вообще увлекла меня более всего остального. В те часы, которые я не торчала возле котлована, читала журналы и книги по строительству, умилялась технологиям, восхищалась добротностью конструкций. Общалась со всеми — от инженеров до подсобных рабочих, удивительным образом не разругавшись ни с одним. Скучаю все-таки по нормальному социуму.

Лето подходило к концу. Отступил зной, который я за своими заботами совершенно проглядела, приближалась годовщина дуэли. Я испросила у свекра позволения посетить Вичугу, которое незамедлительно получила. Усадьба казалась еще просторнее в мертвой тишине. Могила мужа осела, поросла травой, которую пришлось выщипывать руками. Я прислушалась к себе и поняла, что почти отпустила его. Помню какие-то мелочи, прикосновения, улыбку, но больше не злюсь ни на что. Мальчик мой, как же нелепо все вышло. Я улыбнулась, вспоминая нашу лодочную прогулку, возню с декорациями, букеты эти удивительные… Как будто в другой жизни.

Вообще получается, что моя жизнь слеплена из нескольких лоскутов разных размеров. Большой, с примесью синтетики и пестрым, но непритязательным узором — до 27, смесь холстины и бархата — до 29, пестрый шелк — еще несколько месяцев, черный креп — позже, полиэстер с молниями — период недолгого возвращения в родную реальность, и вот теперь сотканная из разных нитей жизнь, где есть место хлопку, шелку, парче и кисее. Но нет места любви.

Конечно, с этой стороной жизни какие-то неурядицы тут. По всем законам жанра я уже должна была влюбиться пламенно и страстно давно. В кого-нибудь. Да уж ладно, не влюбиться, но найти себе кого-нибудь для иллюзии отношений, всяко могла попробовать. Пусть здесь какие-то очень экстремальные моральные ограничения, но ладно, хоть пару раз с кем-то могла бы?

Но в Саратове круг общения как-то ограничил любовные порывы… Being determines consciousness. Шевельнулось в душе и теле что-то только с Петенькой, но там я сразу была в проигравших. Бог свидетель, я столько попыток предприняла, чтобы хотя бы сделать наш брак действительным, что на некоторое время к сексуальной стороне отношений приобрела стойкое отвращение. Прислугу брать в постель не comme il faut не только и не столько из-за сословных предрассудков или моего новообретенного дворянского снобизма. Во первых, это не сделает ни одного из нас счастливее, во-вторых слишком опасно Стать любовницей графа? Скучно мне вряд ли будет, но зачем? Архитектора жалко, да он и идейно-семейный человек.