Пепел и лёд - [50]

Самые известные и уважаемые маги наперебой зазывали ее в ученики, опыта-то у нее не было почти никакого. Чему она там успела научиться за пару лет в подмастерьях. Но Лекса была тверда — никаких новых учителей.

С нее хватило доверия одному человеку.

Она вернулась в дом прежнего учителя. Нашла его записи, книги. Долго занималась самообразованием, чтобы не представлять угрозу хотя бы окружающим. Ну и себе заодно.

А потом… не сидеть же взаперти веками. Кушать тоже хочется.

И она подалась на заработки. Ездила по городам, предлагала услуги наемника.

Чтобы избежать лишних проблем и разборок, Лекса замаскировалась под парня-подростка. На протяжении столетий мужчинам жилось вольнее и проще, а народная молва дорисовала недостающее. Так былинный герой Лекс стал румяным молодцем, косая сажень в плечах, под три метра ростом.

Самой запоминающейся, отличительной чертой стал ярко-синий цвет глаз. Очень уж он запоминался очевидцам. Народ, любивший приукрасить, зачем-то обозвал его сапфировым.

А потом, когда с течением столетий они выцвели и потеряли яркость, как-то лень уже было поправлять. Зато никаких ассоциаций с королевской магичкой былинный герой не вызывал.

После того, как она возвела на престол родоначальника нынешнего монарха — для начала объединив страну и собственно организовав престол — ее жизнь вошла в обыденную колею. Расследование магических преступлений, чтобы не закиснуть в рутине, научные изыскания с лучшими умами современности, путешествия, открытия.

Чудом ее не занесло в Вестанию. На момент первых экспедиций она была занята на границе — кочевники обнаглели, набег следовал за набегом. А потом обнаружился пресловутый вирус. Она попыталась помочь тем, кто вернулся — телепортироваться на другой континент она могла, чисто теоретически, но ей необходим был ориентир. Место, где она побывала лично хоть однажды. А такого не было.

Пациенты выздоравливали самостоятельно, без особого усилия с ее стороны. Как будто организм, попав домой, сам выбросил из себя болезнь.

Она говорила королю, что карантин, в общем-то, не является необходимостью. Но он с министрами рассудил иначе.

Мало ли, и правда вирус перешёл в латентную форму. Если их всех сейчас выпустить в город, рванет по новой, и даже сотнями тысяч жизней уже не отделаться.

Лекса побоялась настаивать.

Ни за что и никогда она не будет причиной новых массовых убийств.

Так она клялась сама себе на пепелище мертвого по ее вине города.

И обещание сдержать не смогла.

Сейчас из-за ее бездействия и попустительства погибали люди. Эти пять девочек, Тилберг, Бергман — все их смерти на ее совести. Если бы она тогда настояла, чтобы всех вернувшихся переселенцев отпустили по домам, Тилберг не провернул бы свою аферу, не было бы озлобившейся на весь мир сироты, и никто бы не пострадал.

Виновата во всем она.

— Ты ни в чем не виновата. — шепнул ей в ухо Дан, угадав ее потаенные сожаления.

Утаить что-то от целителя со стажем, который видит ее насквозь? Пусть не надеется.

Магичка передернула плечами, не пытаясь избавиться от его тёплых заботливых рук, а отгоняя призраков прошлого.

Прищурившись, Лекса посмотрела в темное небо, уже окрасившееся на горизонте в светло-розовый.

— Завтра полное затмение. — Скорее себе самой, чем Дану, пробормотала она. — оно случается раз в пятьсот лет. Именно тогда…

Она не закончила фразу, но он и так все понял. Для ритуала, превратившего ее в бессмертное нечто, тоже требовалось полное затмение. Своего рода дополнительный энергетический ресурс.

Получается, приближается годовщина ее превращения. И что-то Дану подсказывало, что пышно праздновать она не собирается.

Вьюга завывала все сильнее, засыпая их снегом. Вокруг их ног уже образовался круглый контур — предел, за который его заклинание не пускало холод. Явная ступенька снега грозила подняться скоро до колен.

Зима началась в этом году поздно, но сразу в полную силу.

— Я нестабильна. — собравшись с духом, выпалила Лекса последнее на сегодня, самое болезненное — как ни странно, учитывая, что ей пришлось пережить за все это время — признание. — Моя энергия, поскольку мне частично не принадлежит и была втиснута в меня принудительно, очень уязвима. У меня огромный резерв, но иногда его полностью вытягивает одно простенькое заклинание. Я восстанавливаюсь практически мгновенно, а поглощать чужое не могу. Ну, ты помнишь.

Неожиданно сама для себя, она смутилась. Дан нежно, даже бережно, развернул Лексу лицом к себе. Убрал со лба несколько растрепавшихся прядей, и трепетно поцеловал в висок.

Лекса подняла на него пронзительно-светлые, выбеленные столетиями глаза.

— Что, я до такой степени жалкая? Даже не хочется?

Понимая, что язвительность для нее способ самозащиты, Дан не стал тратить время на слова.

Поцелуй был горьковато-соленый, от ее слез, пах смесью спирта и дубовой бочки от множества намешанных за эту ночь напитков. И пьянил куда больше, чем все они, вместе взятые.

Дан не заметил, как вокруг них сомкнулась воронка перехода. Не понял даже, что они перенеслись в его спальню. Сознавал только, что рядом есть кровать, о которую они споткнулись и упали — он перевернулся в воздухе, подставляясь под удар, чисто на инстинктах, защищая ее подсознательно.