Пепел - [12]

Я лицом, просиявшим как день.

Пусть дробят приовражные ребра

Мою черную, легкую тень!

Пусть в колючих, бичующих прутьях

Изодрались одежды мои.

Почивают на жалких лоскутьях

Поцелуи холодной зари.

Над простором плету, неподвижен,

Из колючей крапивы венок.

От далеких поникнувших хижин

Подымается тусклый дымок.

Ветер, плачущий брат мой, — здесь тихо.

Ты пролей на меня свою сонь.

Исступленно сухая гречиха

Мечет под ноги яркий огонь.

1907

Париж

МАТЕРИ

Я вышел из бедной могилы.

Никто меня не встречал —

Никто: только кустик хилый

Облетевшей веткой кивал.

Я сел на могильный камень…

Куда мне теперь идти?

Куда свой потухший пламень —

Потухший пламень… — нести.

Собрала их ко мне — могила.

Забыли все с того дня.

И та, что — быть может — любила,

Не узнает теперь меня.

Испугаю их темью впадин;

Постучусь — они дверь замкнут.

А здесь — от дождя и градин

Не укроет истлевший лоскут.

Нет. — Спрячусь под душные плиты…

Могила, родная мать,

Ты одна венком разбитым

Не устанешь над сыном вздыхать.

Январь 1907

Париж

ПОЛЕВОЙ ПРОРОК

В. В. Владимирову

Средь каменьев меня затерзали:

Затерзали пророка полей.

Я на кость — полевые скрижали —

Проливаю цветочный елей.

Облечен в лошадиную кожу,

Песью челюсть воздев на чело,

Ликованьем окрестность встревожу,—

Как прошло: всё прошло — отошло.

Разразитесь, призывные трубы,

Над раздольем осенних полей!

В хмурый сумрак оскалены зубы

Величавой короны моей.

Поле — дом мой. Песок — мое ложе.

Полог — дым росянистых полян.

Загорбатится с палкой прохожий —

Приседаю покорно в бурьян.

Ныне, странники, с вами я: скоро ж

Дымным дымом от вас пронесусь —

Я — просторов рыдающих сторож,

Исходивший великую Русь.

Январь 1907

Париж

НА БУГРАХ

Песчаные, песчаные бугры,—

Багряные от пиршества заката.

Пространств моих восторги и пиры

В закатное одеты злато.

Вовек в степи пребуду я — аминь!

Мои с зарей — с зарею поцелуи!

Вовек туда — в темнеющую синь

Пространств взлетают аллилуйи.

Косматый бог, подобием куста

Ко мне клонясь, струит росу листвою

В мои, как маки, яркие уста,—

Да прорастут они травою.

Твой ныне страж убогих этих мест

Я, старый бог, степной завет исполню:

Врагов твоих испепелю окрест,

Прияв трезубец жарких молний.

Пред ним простерт, взываю: «Отче наш».

Бурмидским жемчугом взлетело утро.

Косматый бог лист лазурь из чаш

И водопад из перламутра.

Заря горит: ручьи моих псалмов

Сластят уста молитвою нехитрой.

На голове сапфиром васильков

Вся прозябающая митра.

1908

Серебряный Колодезь

ПОЛЕВОЕ СВЯЩЕННОДЕЙСТВИЕ

Н. Н. Русову

Я помню день: враги с окрестных сел

Восстали на меня — и вот: погибли,

Когда на них молитвенно пошел,

Закляв словами травных библий.

Когда, как месть, волшебств туманный ток,

Дымящийся росою и ветрами,

Подъяв, заклятьем пролил на восток

Над охладненными лугами.

Эй. ты! Падешь, коль вновь возмнишь восстать

На божество, как пал в веках твой прадед,—

И мой репейник бешеный, как тать,

Иглою шип под сердцем всадит.

Я вольный поп: и ныне, как и встарь,

Сюда кустом на брань рукоположен.

И вещий — сам. И вещий мой алтарь

Из крепких, красных камней сложен.

Колючий клир (ревнивое репье) —

Мои прозябшие цветами прихожане —

Вознес над вами, скрыв лицо мое,

Благославляющие длани.

Вот соберу с болот зеленый хвощ,

От ульев — мед, от нивы — колос хлебный!

Teкут века… Я утро, день и нощь

Служу целебные молебны.

Цветись, цветок, — и в ветер венчик кинь!

Взлетайте выше, ладанные струи!

Вовек туда, в темнеющую синь

Пространств восходят аллилуйи.

Медовый ветр струит густой елей,

Cлacтит уста и льется быстротечно.

Стоят холмы, подъяв престол полей

Тысячелетия, извечно.

И космами над синею водой

Вдали поник в бунтующей порфире

Сердитый бог с зеленой бородой —

Последний бог в пустынном мире.

Твой вопль глухой гудит, летит, твердит,—

Твердит в поля. лиет елей и стынет;

Зеленой хлябью вновь — и вновь — вскипит,

Листвяной купой хладно хлынет.

Из уст твоих — златые словеса!

Из уст дуплистых, сластно в высь кидаясь,

Они туда — в немые небеса

Текут, потоком изливаясь.

Как возвещу в простор окрестных сел

Сладчайших уст, о куст порфирородный,—

Как возвещу бунтующий глагол,

Неизреченный и свободный.

Из вековой, из царственной глуши

Ты — сук сухой наставя, как трезубец,—

Туда — во мрак трухлявой их души

Грозишь, косматый душегубец.

1908

Серебряный Колодезь

ПОСЛЕДНИЙ ЯЗЫЧНИК

Б. К. Зайцеву

Века текут… И хрипло рухнул в лог

Старинный куст, изъеденный судьбою.

А я в слезах простерт у мшистых ног,

Как дым кадильный пред тобою.

В последний раз дупло — твое дупло —

Лобзаю я, наполненное гнилью.

Века текут; что было, то прошло.

Ты прорастешь седою былью.

Медвяных трав касается мой лоб.

Испив елей, и ныне, как намедни,

В последний раз — твой верный, старый поп —

Я здесь служу свои обедни.

Над золотой, вечернею рекой

Свивают кольца облачные змии

Скорей, скорей, — о поле, упокой

В твоей бездомной киновии.

Меня прими, — в простор простертый гроб!

Рассейтесь вы, как дым, седые бредни!

В последний раз — твой верный, старый поп —

Я здесь служу свои обедни.

1908

Серебряный Колодезь

УСПОКОЕНИЕ

Ушел я раннею весной.

В руках протрепетали свечи.

Покров линючей пеленой

Обвил мне сгорбленные плечи,

И стан — оборванный платок.

В надорванной груди — ни вздоха.

Вот приложил к челу пучок

Колючего чертополоха;

На леденистое стекло