Пензансские пираты. Микадо. Гондольеры - [2]

Однако нашелся в Лондоне человек, усмотревший в неудачной оперетте «Феспид» зерно будущего успеха. Это был владелец театра и отеля «Савой» Ричард Д’Ойли-Карт: его-то именем и называется сейчас труппа, ставящая оперетты Гилберта и Салливена. Д’Ойли-Карт снова свел Салливена с Гилбертом и чуть не силком заставил их сесть и написать еще одну оперетту — «Суд присяжных» — пародию на заседание английского суда по делу о нарушении брачного обещания. Словесная пародия в оперетте дополняется пародиями музыкальными; вот, например, ария ответчика, пародирующая итальянскую любовную арию:

Когда ее я увидал,

Я замер, пораженный:

Я в ней увидел идеал

Любви незамутненной.

Я клялся, что ее удел —

Конечно, брак законный,

И я вздыхал, сопел, пыхтел,

Как истинно влюбленный.

Но оказалася она

Занудой церемонной,

И вмиг исчезла новизна

Влюбленности бездонной.

Другую деву встретил я

И стал как вновь рожденный:

Теперь, восторга не тая,

Хожу в нее влюбленный.

Оперетта «Суд присяжных», поставленная в театре «Савой» в 1875 году, имела шумный успех. Для Салливена этот успех имел лишь одно печальное последствие: отец его невесты Рэйчел — богатый судовладелец Ричард Рассел — отказал ему в руке своей дочери, ибо он хотел иметь своим зятем серьезного композитора, а не, как он выразился, опереточного фигляра. Рэйчел отказалась выйти замуж против воли отца, и композитор на всю жизнь остался холостяком, хотя о его любовных победах в лондонском — и не только лондонском — обществе ходили легенды.

С оперетты «Суд присяжных» началось 25-летнее содружество Гилберта и Салливена, породившее четырнадцать оперетт. Все они были впервые поставлены в театре «Савой» и поэтому получили название «Савойских опер».

В отличие от континентальных оперетт — например, венских оперетт Легара или Кальмана, внешне реалистичных и часто лиричных, — оперетты Гилберта и Салливена гротескны, пародийны и злободневно сатиричны (они ближе к опереттам Оффенбаха — таким, как «Орфей в аду» или «Прекрасная Елена»). В каждой из оперетт Гилберта и Салливена высмеивалась какая-то сторона английской жизни; в основе их лежала нарочитая нелепость, нонсенс — как в текстах песен, так и в сюжетных ситуациях. Даже если действие этих оперетт происходило в Италии, Японии или даже в сказочной стране Утопии, тогдашние зрители без труда угадывали в них современную им Англию. Что уж говорить о тех опереттах, где и действие происходило в самой Англии! Когда капитан и матросы из оперетты «Корабль его величества „Фартук"» (1878) поют песню о том, что они никогда не употребляют непристойных выражений, это, конечно, вовсе не реалистическое изображение жизни британского флота, а пародия на дидактичность лакировочных викторианских мелодрам. Когда в оперетте «Пензансские пираты» (1879) пиратский отряд, одержав победу над полицейскими, неожиданно им сдается, потому что полицейские потребовали капитуляции именем королевы (а пираты, как они ни грешны, все-таки любят свою королеву), — это сатира на викторианский ура-патриотизм. Когда полицейские хором поют: «Смело в бой! Вперед! Вперед!», но сами остаются на месте — это пародия на условности «большой оперы» (этакая английская «Вампука»). Когда в тех же «Пензансских пиратах» появляется генерал-майор, который «не выиграл ни одной баталии», но зато знает все на свете — от микробиологии до парапсихологии, — это сатира на тогдашний обычай присваивать воинские звания за заслуги, весьма далекие от ратных подвигов, и в результате появлялись полковники и генералы, отродясь не видевшие поля боя. Такого же рода человек — а именно, сэр Уильям Генри Смит — высмеивается в оперетте «Корабль ее величества „Фартук"» под именем сэра Джозефа Портера, который, как и Смит, начал свою карьеру мелким клерком, потом стал крупным бизнесменом, разбогател, получил титул баронета и был назначен первым лордом адмиралтейства, хотя он не только никогда не служил во флоте, но и вообще не был на военной службе; и он поет арию о своей «военно-морской» карьере:

Когда я ходил пешком под стол,

Я прислуживать в конторе работать пошел:

Я следил, чтобы клеркам хватало чернил,

Мел полы в кабинетах и окна мыл.

Так я мел и мыл день и ночь напролет,

А теперь я возглавляю королевский флот.

Я в конторских делах был такой удалец,

Что младшим клерком я стал наконец.

А от младшего клерка — какой разговор! —

Был не так уж далек и старший партнер.

Быть старшим партнером привык я — и вот

Я теперь возглавляю королевский флот.

Я так бойко партнерствовал день ото дня,

Что в Палату общин послали меня.

Я по зову партии голосовал,

Своему уму воли я не давал.

Я так мало думал, что воздали мне почет

И послали возглавлять королевский флот.

Так что всем, кто на суше, совет мой таков:

Если вы захотите чинов-орденов,

То надежно усвойте мудрейший наказ:

От конторских столов не подымайте глаз

И держитесь подальше от океанских вод —

И возглавите все вы королевский флот.

Наибольшего сарказма Гилберт и Салливен достигают, пожалуй, в оперетте «Иоланта» (1882) (она, кстати сказать, не имеет ничего общего с оперой Чайковского) — сатире на британский парламент и политическую жизнь, — а также, конечно, в своей, возможно, самой знаменитой оперетте «Микадо» (1885), где высмеиваются не только политические интриги, но и королевский двор. Нам сейчас многие намеки этой оперетты неясны, но современники хорошо узнавали, кого и что авторы имеют в виду. Английский сатирик Гилберт Кит Честертон был от этой оперетты в таком восторге, что сравнил «Микадо» ни мало, ни много, как с «Путешествиями Гулливера»: