Пение под покровом ночи - [68]

— Мистер Кадди никогда не претендовал называться певцом, — заметила миссис Кадди, не выпускавшая руку супруга из своей. — Верно, дорогой?

— Верно, дорогая.

— У мистера Дейла не было алиби на пятнадцатое января, — продолжал Аллейн, — однако выяснилось, что двадцать пятого он был в Нью-Йорке, что тоже снимало с него подозрения.

— Тогда какого черта вы не сказали мне, в чем дело? — возмутился Дейл.

— У меня сложилось впечатление, что на вас нельзя положиться. Вы выпиваете, плюс к тому же страдаете нервным расстройством.

— Ну, знаете!

— Никто из нас не предполагал, что ответственность за эти преступления может пасть на женщину, однако… — Аллейн улыбнулся мисс Эббот, — однако по крайней мере у одной из них было алиби. Я имею в виду мисс Эббот. Двадцать пятого января она была в Париже на той же самой конференции, на которой присутствовал отец Джордан, и таким образом он был оправдан во второй раз. Итак, помимо доктора Мейкписа, я мог посвятить в свою тайну еще и его. Должен сказать, оба сделали все от них зависящее, за что я благодарю их от души.

Послышался рев сирены. Мимо иллюминатора проплыла труба парохода, за ней — целая флотилия судов.

Аллейн подошел к стеклянным дверям и выглянул наружу.

— Причаливаем. Похоже, мне больше нечего вам сказать. Возможно, на берегу вам удастся… Одним словом, я надеюсь, вы хотя бы чуть-чуть развеетесь.

Когда салон опустел, к Аллейну подошли отец Джордан и Тим.

— Вы мне позволите к нему пойти? — спросил священник.

— Да. Надеюсь, он встретит вас благосклонно.

— Это ровным счетом ничего не значит. Я, так или иначе, должен к нему пойти, — сказал отец Джордан. — Он слушал мою мессу в состоянии смертного греха. Он должен в нем раскаяться.

— А мое присутствие ему не потребуется? — спросил Тим.

— Потребуется. Он сам мне об этом говорил. Тем более что защита захочет узнать мнение психиатра. Сейчас я ознакомлю вас с тем, что он мне рассказал, а потом попрошу вас его навестить. Если вы заставите его говорить, это может здорово облегчить его участь.

— Вы так не похожи на полицейского, — усмехнулся Тим.

3

Итак, священник и психиатр делают все, что в их возможностях, — писал Аллейн Трой. — Мейкпис уверяет, что для выяснения полной картины ему потребуются недели. Он воодушевлен готовностью Мэрримена описать один случай из его детства, который, вне всякого сомнения, может послужить разгадкой его навязчивой идеи и который является своего рода ярким образчиком эдипова комплекса и его проклятого механизма действия. Ты, очевидно, помнишь, что все эти ужасные преступления роднила между собой одна деталь, а именно: имена женщин. Они все символизировали собой драгоценные камни. Маргарет — это, конечно, жемчуг. Помнишь «Арию и сцену Маргариты с жемчугом» из «Фауста» Гуно? Куклу звали Эсмеральдой, то есть эмеральд, изумруд. Что касается Джемаймы Кармайкл, то все дело в том, что ее молодой человек называл ее Джем,[11] что тоже могло для нее плохо кончиться. Плюс ко всему прочему она косила жемчужное ожерелье — ведь именно ожерелья всегда находили разорванными. А тут еще постоянное присутствие цветов. Вот рассказ мистера Мэрримена: Когда ему было семь лет от роду, у его матери, глупой тетки, которую он всей душой обожал, был день рождения. Дело было ранней весной. Мальчик истратил содержимое своей копилки, чтобы купить ей букетик гиацинтов. Только он преподнес ей цветы, как отец принес свой подарок — ожерелье. Он застегнул его на шее у матери с видом собственника, о чем Мэрримен говорит с такой ненавистью. Подняв руки, чтобы обнять мужа, мать уронила гиацинты, а в следующую минуту, увлеченная поцелуем, наступила на букет. Мейкпис считает пример классическим: драгоценности, цветы, шея, любовные ласки, ярость. Мальчик обезумел от гнева, налетел на нее как демон и разорвал ожерелье. Отец оттащил его и задал ему трепки. За сим последовала целая полоса так называемых «обморочных припадков», которые повторялись с регулярностью десяти дней. Мейкпис подозревает petit mal.[12] На этом рассказ мистера Мэрримена кончается.

Похоже, потрясение, связанное с арестом, вытолкнуло пробку из сосуда вечного молчания. Словно бы заговорив, он никак не может остановиться и вынужден бесконечно с необычайной увлеченностью перемалывать все подробности. Но всякий раз он останавливается на одном и том же месте и ни дюйма вперед. Мейкпис полагает, что ошибка с Деннисом потрясла все его существо.

Не вызывает сомнения тот факт, что он долгие годы молча и исступленно боролся со своей навязчивой идеей. На какое-то время ему, судя по всему, удавалось одерживать над ней победу благодаря тому, что он изолировал себя от окружающего мира в стенах мужской школы. В тот период он мог в порядке компенсации совершать какие-нибудь незначительные преступления. Или же, допустим, покупал ожерелья и цветы и втайне совершал над ними свой ужасный обряд. Его болезнь приняла злокачественную форму, когда он достиг климактического периода и ушел в отставку. Быть может, это путешествие он предпринял в попытке отвлечься от своей навязчивой идеи, что, вероятно, ему бы удалось осуществить, не попадись на причале эта девушка с цветами, да еще с теми самыми, с которых все началось. К тому же девушку звали Корэли, что значит коралл. В остальных случаях, он, судя по всему, достигнув пика заболевания, надевал фальшивую бороду и, купив заранее цветы, выходил на свою страшную охоту. Он выбирал подходящую женщину, вступал с ней в разговор с тем, чтобы узнать ее имя и еще кое-какие подробности. Не могу тебе сказать точно — какие. Думаю, он отказался от многих по той простой причине, что они не отвечали его требованиям.