Пеленг 307 - [52]

Мы говорили тихо.

— Я буду писать, Семен...

— Подождем маму?

Потом мы стояли на мосту. Все трое. Деревянные перила доходили Павлику до подбородка, он вытягивал шею, чтобы смотреть туда, куда грустно смотрела Валя.

— Ты не хочешь взять нас на вокзал? — тихо спросила Валя.

— Далеко. И поезд придет поздно. Я оставлю вас здесь, в степи. Я очень верю ей.

— Кому?

— Степи... Позавчера, когда мне Алешка свои метки показывал, вдруг все сразу стало ясным. Ну что, казалось бы, изменится, если мы — ты, я, Павлик, Алешка — уйдем... Не будет нас? Ничего. Появится новый шофер, новый прораб, мальчик, другой. Но знаешь, за нами — во мне, в тебе — вот это большое, понятное до листочка, до травинки, до тончайшего запаха, до едва различимого звука... Один умный человек когда-то очень давно сказал мне: «Попробуйте начать все сначала, с первого шага...» Он хотел, чтобы я разобрался сам... Но вот впервые при мне созрела степь. Двадцать два раза я видел ее прежде. Но впервые она созрела при мне, при моем участии, что ли. Как будто я прошел ее из конца в конец и понял. Теперь мне нужно ехать. Я уже не смогу остаться... Но поражения больше не будет.

— Кто этот человек? — спросила Валя. Я улыбнулся и ответил:

— Доктор, корабельный доктор.

Мне было трудно говорить. Никогда еще и никому я не говорил так много.

За спиной послышался рокот мотора. Машина? В такое время это могла быть только попутная...

Я вышел на середину моста и вытянул руку. Полуторка затормозила в трех шагах. Я поднял Павлика высоко над головой, хотел поцеловать его, но подумал, что с мужчиной нужно прощаться иначе, даже если он маленький, и осторожно опустил мальчика на землю. Шофер посигналил.

Валя порывисто протянула мне узкую руку с твердыми бугорками мозолей на ладони.

— Приедешь? — судорожно глотнув, спросил я.

— Ты напишешь...

— Напишу. Но ты приедешь — иначе нельзя нам. Слышишь? — Последние слова я произносил, взявшись за ручку дверцы.

Когда машина миновала спуск и начала преодолевать подъем, я открыл дверцу, стал на подножку и поглядел назад. Они все еще стояли на мосту — так, как я оставил их, — порознь. Потом маленькая фигурка пододвинулась к большой и они слились. Наверно, Павлик подошел к Вале и взял ее. за руку.

Полуторка неслась на полном газу.

Шофер не мигая смотрел прямо воспаленными глазами. Он наваливался грудью на руль, и его спина под выгоревшей, пропотевшей гимнастеркой была неестественно выпрямлена, словно человек что-то хотел увидеть на дороге, падающей под колеса, и боялся, что пропустит.

Шлагбаум опустился перед самым носом, хотя поезда еще не было видно. По ту сторону переезда застыла небольшая автоколонна: несколько грузовиков с высокими бортами. Над головным бессильно повис полинявший флажок.

— Что это? — спросил я у шофера.

— Хлеб, — односложно ответил тот. — Первый хлеб...

* * *

Спустя два месяца, серым октябрьским днем «Коршун» бросил якорь в Северной. У него были полны трюмы, но рыбокомбинат радировал, что сможет принять рыбу только завтра утром.

Бухта заштилела так, что «Коршун» стоял словно впаянный, а тени от угрюмых прибрежных скал неподвижно лежали на темно-зеленой воде. Деловито сновали чайки. Иногда они с размаху падали в бухту и пронзительно кричали. Поверху шел норд-ост. Это было заметно по рваным свинцовым облакам, косо несущимся над скалами. Но внутри было тихо, так, как бывает в северных бухтах накануне осенних штормов.

Феликс долго стоял на правом крыле мостика с биноклем в посиневших от холода пальцах. За его спиной дверь в рубку была открыта.

— Мелеша, позови старшего механика, — сказал он рулевому.

— Есть позвать стармеха, — отозвался рулевой и исчез.

Семен пришел в рубку. Феликс, не оборачиваясь, узнал его по редким увесистым шагам.

— Ты когда-нибудь был здесь? — спросил он.

— В Олюторке вообще был, а здесь, кажется, впервые...

Феликс вытянул руку в сторону широкого распадка, выходящего к воде в конце бухты.

— Вон там есть две постройки. Говорят, чуть ли не Беринг строил. Возьми бинокль.

Не снимая с шеи ремешка, он через плечо протянул Семену бинокль. Тому пришлось нагнуться, чтобы посмотреть, куда показывал Феликс.

— Да не там, старик, — сказал Феликс. — Правей, еще правей... За острым гребнем.

— Вижу, — проговорил Семен.

— Часа за три смотаемся туда и обратно. По отливу легче вернуться.

— На веслах?

— Да. Четверых гребцов возьмем и Меньшенького, он дорогу покажет. Айда?

— Айда!

— Мишка! Готовь шлюпку! Вернусь к вечеру. Поднимется зыбь — еще две смычки в воду.

Отлив уже начался. Дойти до конца бухты на шлюпке было трудно. Матросы заметно устали — им редко приходилось работать на веслах. Феликс решил зайти в маленький заливчик, вдававшийся в каменистое подножье нависшей над бухтой скалы, и продолжить путь пешком.

Но пристать помешал затопленный у берега кунгас. Он был до краев залит водой и сидел килем на грунте. Ослабевшая с отливом волна не могла утащить кунгас и только перекатывалась через борта, колыхала его и стукала о камень. Когда вода спадала, понижался и уровень воды в кунгасе — где-то была пробоина, — и на несколько мгновений показывались измочаленные банки и косой обломок мачты. Если бы кунгас утащило с берега, не было бы мачты. Кто-то в этом кунгасе насмерть бился со штормом.