Пелена - [69]

Сам Максим, как и его подруга, пристёгнутый ремнём безопасности, не пострадал. Оленьку же, Катя удержала, прижав к себе так, что девочка пискнула.

Двигатель заглох, Гранта остановилась посреди дороги, немного не доехав до поворота.

— Утюг забыла выключить? — предположил Максим, когда крутить головой по сторонам, в поисках опасности ему надоело.

— Ка… какой утюг?! — удивилась Катя.

— Дома. Из-за которого ты сейчас закричала.

Люба опять выругалась, на этот раз так тихо и неразборчиво.

— Верёвка, — указала вперёд Катя. Оглянулась на пассажиров заднего сидения, словно проверяя видно ли им. — Вон, видите, на дороге.

— Ты хочешь сказать, что мы остановились из-за какой-то грёбанной верёвки?! — разъярённая Люба покосилась на соседку и сдержала следующую часть фразы.

— Она ползёт, — тихо сказала Катя. — Двигается. Мне так показалось. Помните, вчера ночью возле музея такая же была под окном?

Пассажиры машины озадаченно замолчали, уставившись на протянувшуюся через дорогу тонкую чёрную полоску. Ни единого движения. Ветер здесь почти не ощущался, ветки деревьев колыхались едва-едва.

— С чего ты взяла? — Максим открыл было водительскую дверь, чтобы выйти из машины, но тут же передумал.

— Увидела. Она сдвинулась с места, понимаешь? Хотя, — задумалась девушка, — её мог перекатить ветер…

— Невозможно, — максимально уверенно ответил он. — Если бы это была змея, я бы понял, но она бы извивалась, да и живую змею от неживого объекта всё-таки мы, я думаю, смогли бы отличить.

Ещё немного подумав, он всё-таки распахнул дверь и вышел из машины. Огляделся по сторонам, сделал шаг вперёд и вдруг не обнаружил верёвки на прежнем месте. Озадаченно изучил обочину слева, затем справа, оглянулся на Катю. Та, разведя руками, махнула, призывая вернуться. Далёкий гул, точно от низко летящего самолёта, заставил его задержаться. Ранее этого звука не было, некоторое время парень прислушивался, крутил головой, пытаясь угадать направление на источник, но так и не сумел его уловить.

— Куда она делать? — первое, что спросил Максим, вернувшись за руль.

— Её… просто не стало? — ответ Кати был полон скептицизма, она и сама не очень верила в произносимое.

— Верёвку дёрнули, — поведала Оленька, и махнула рукой куда-то в прогал между домами, — туда улетела. Давайте уже поедем?

Взрослые дружно повернули головы в указанном направлении, и Максим уже хотел сказать, что не видит там никаких верёвок, как вдруг откуда-то с той стороны прилетел крик, совсем близкий, страшный. Живое существо так может кричать, только понимая, что доживает последние мгновения, испытывая при этом страшную боль. Ахнула Катя, зажимая уши сидящей на коленях племянницы, но крик оборвался почти сразу же и более не возобновлялся.

— Поехали, пожалуйста, — дрожащим голосом попросила девушка. — Мы уже ничего там не сделаем.

Очень хотелось сказать, что это не так, ведь у них есть пистолет, да и неизвестно что именно там произошло. Очень хотелось показать, что он герой — каждый мальчик, играя в детстве, представляет себя именно в этой роли. Хотелось выйти из машины, пойти туда, и минуты ожидания для женщин будут тянуться долго и тягостно, но потом он обязательно вернётся и расскажет, что там случилось, может ещё и обрывки этой самой верёвки, — которая конечно совсем не верёвка — принесёт.

Но вернётся ли он, и дождутся ли его пассажирки машины? Страшно не вернуться. Страшно остаться там, в прогале между двумя девятиэтажками, но многократно страшнее вернувшись, обнаружить своих женщин мёртвыми.

Содрогнувшись, Максим поймал на себе взгляд Кати — глаза большие, чёрные, кажется, она думала о том же самом. Заведя двигатель, он тронулся, глядя по сторонам ещё внимательнее, чем до этого, стараясь не смотреть в ту сторону, куда улетела верёвка.

— Идут, идут! — мальчишка, объявивший утром о смерти так и оставшейся безымянной бабульки, принёс новую весть.

Слетев по лестнице, прыгая через три ступеньки, он пронёсся через холл, стуча каблуками по истёртому тысячами ног паркету, обогнул валяющийся на боку стул с высокой резной спинкой, подбежал к обернувшимся взрослым. Махнул рукой куда-то за спину, повторно выкрикнул донесение:

— Они идут!

— Кто куда идёт? — Елена Витальевна, крашенная блондинка, сухощавая, со слегка поблёкшим за прошедшие сутки лоском, недовольно поджала губы. Недавно она услышала своё прозвище: Истеричка, и оно её мягко говоря, бесило, оттого любые новые события воспринимались в первую очередь негативно. — Ребёнок, ты можешь говорить конкретнее?

— Дедушка, который ушёл утром в магазин за едой! Они на машинах приехали и сейчас сюда несут много пакетов!

— О! — упоминание о вернувшейся группе, прервало неспешно текущий разговор, люди поспешили к главному входу, лишь Елена Витальевна не двинулась с места.

Поджав губы, она смотрела вслед уходящим, на душе клокотала ярость. Как эти плебеи смеют прерывать разговор на полуслове?! Всё время, что группа старика отсутствовала, женщина вела работу. Да, утром её потеснили, да Василий Степанович непонятным образом был признан старшим в их небольшом коллективе, но прошедшее голосование она уже в момент его проведения признала незаконным. Она — депутат городской думы, можно сказать, официальный представитель власти, и какие вообще голосования при таком раскладе могут быть?! Оттого, женщина всё утро трудилась без передыха. Ходила по коридорам, там и сям встревала в разговоры, подходила к стоящим отдельно и кучками людям, говорила ободряющие слова, успокаивала, выслушивала накопившееся на душе совершенно посторонних людей и обязательно находила утешение. И конечно улыбалась, улыбалась, улыбалась… Возможно, у другого человека уже давно бы свело скулы, возможно, они бы намертво заклинили в каком-нибудь кривом положении, но Елена Витальевна не первый год была у власти. Её умению улыбаться, могли позавидовать даже американцы.