Пелэм, или Приключения джентльмена - [10]
Мортимер, или записки джентльмена
Это — блистательное ничтожество света.
Шекспир
Я единственный сын. Мой отец — младший отпрыск одного из самых родовитых графов Англии; моя мать, дочь шотландского пэра[33], слывшего самым безупречным джентльменом своего времени, ничего не получила в приданое. Мой отец был умеренный виг[34] и задавал роскошные обеды; моя мать была женщина со вкусом; особое пристрастие она питала к бриллиантам и старинному фарфору.
Люди простого звания не представляют себе, сколь велики потребности тех, кто вращается в свете, и срок, на который они ссужают деньги, не длиннее их родословной. Мне было шесть лет, когда у нас в доме произвели опись всего имущества. Моя мать как раз собиралась погостить неделю[35] у герцогини Д. и заявила, что не может появиться там без своего бриллиантового убора. Старший судебный пристав заявил, что не может ни на минуту терять бриллианты из виду. Пришли к соглашению — матушка отправилась в К. в сопровождении судебного пристава и выдала его там за моего гувернера. Тогда люди не были столь неуместным образом начинены ученостью, как сейчас. Пристав оробел и не выдал тайну. К концу недели бриллианты были отданы в заклад ювелиру, а моя мать стала носить поддельные драгоценности.
Около месяца спустя — если память мне не изменяет — скончался дальний родственник моей матери; он завещал ей двадцать тысяч фунтов. Отец сказал, что этих денег как раз хватит на то, чтобы вовремя уплатить по самой срочной закладной и на расходы в Мелтоне[36]. Мать сказала, что они ей нужны до зарезу, чтобы выкупить бриллианты и заново обставить дом; была избрана вторая возможность.
Незадолго до того Сеймур Конуэй был причиной двух бракоразводных процессов; разумеется, все лондонские дамы воспылали к нему страстью; он влюбился в мою мать, а она, разумеется, была чрезвычайно польщена тем, что он ухаживал за нею. К концу сезона мистер Конуэй уговорил мою мать съездить с ним в Париж.
Карета ждала на противоположном конце сквера. Впервые за всю свою жизнь моя мать встала в шесть часов утра. Уже ее башмачок коснулся подножки кареты, уже мистер Конуэй прижал ее ручку к своему сердцу, как вдруг она спохватилась, что забыла взять своего любимого фарфорового болванчика и свою моську. Она настояла на том, чтобы вернуться, зашла за ними в дом и уже начала было спускаться с лестницы, одной рукой прижимая к себе болванчика, а другой — моську, как вдруг столкнулась с моим отцом, которого сопровождали двое слуг. Камердинер моего отца (уж не помню как) обнаружил исчезновение леди Фрэнсес и разбудил своего хозяина.
Удостоверившись в утрате, отец велел подать себе халат, обыскал чердак и кухню, заглянул в сундучки служанок и в находившийся в столовой погребец для вин — и, наконец, объявил, что лишился рассудка. Он издавна славился как участник любительских спектаклей. Он направился к своей туалетной, чтобы там безраздельно предаться скорби, — и вдруг увидел перед собой мою мать. И впрямь, эта rencontre[37], наверное, была для них обоих весьма некстати, а для моего отца оказалась особенно несчастливой, ибо Сеймур Конуэй имел огромное состояние и, бесспорно, суд обязал бы его уплатить соответственную сумму в возмещение понесенного отцом морального ущерба. Произойди эта встреча без свидетелей — пожалуй, все легко можно было бы уладить и леди Фрэнсес преспокойно ушла бы; но ведь эти треклятые слуги всегда торчат где не надо!
Однако впоследствии я часто думал, что судьба распорядилась мудро, завершив дело таким способом, ибо на множестве примеров — я убедился, что иногда весьма неприятно, когда у тебя мать разведенная.
Все участники сделали вид, будто ничего не произошло, а мой отец был столь незлобив по природе, что мистер Конуэй впоследствии стал весьма близким его другом. С деликатностью, превозмогшей его гордость, мистер Мортимер даже соблаговолил занять у Конуэя несколько тысяч фунтов; вряд ли можно было найти лучший или более изысканный способ доказать, что он совершенно простил былое посягательство.
Вскоре после этих событий скончался мой дед; титул и родовые поместья перешли к моему старшему дяде. В обществе он не без основания слыл чудаком: устраивал школы для крестьян, прощал браконьеров и сбавлял фермерам арендную плату. Из-за этих и подобных им странностей его считали едва ли не идиотом, тем более что он не принимал никакого участия в общественной жизни, не вел знакомства с окрестной знатью, — следовательно, у него не было оснований притязать на популярность — mais chacun à son goŭt[38]. Он уплатил долги моего отца и дал нам возможность вести прежнюю роскошную, обеспеченную жизнь. Но этот акт великодушия был обставлен очень неприглядно: дядя взял с отца слово, что тот уйдет из клуба Брукса[39] и перестанет охотиться, а мою мать он сумел отучить от пристрастия к бриллиантам и фарфоровым болванчикам.
В скором времени у нас появился еще один источник дохода, ибо мой отец, решив со свойственным ему благородным патриотизмом, что нас всех гильотинируют, если он не займет должности в государственном казначействе, однажды попросил мистера Берка
