Пекло - [16]

— Я не интересуюсь производством вооружений, меня интересуют проблемы сырья.

Русский с густыми бровями подошел к Кельбергу и стал сверлить его глазами. Одна его щека дергалась. Было очевидно, что Кельберг действует ему на нервы.

— Кельберг, — гаркнул он, — не злоупотребляйте моим терпением. Вы — человек смелый и самоуверенный. Но я вас предостерегаю: вы слишком натянули веревку, и она скоро порвется… Посмотрите на свою одежду и вспомните, что вы теперь только номер, который я могу вычеркнуть простым карандашом, когда захочу и как захочу В интересах дела вы можете умереть без процесса, без адвоката, без могилы. Я защищаю здесь высшие интересы социалистического содружества, то есть высшие интересы многих миллионов людей, которым вы своей деятельностью наносите ущерб… Теперь вы не человек, а зловредный элемент, который должен быть устранен во имя общего блага. И тем не менее я даю вам возможность отчасти искупить свою вину. Скажите нам, кто, ваш хозяин, где вы прячете архивы и кто организует ваши контакты в Румынии.

— Я подробно ответил на все ваши вопросы, — невозмутимо сказал немец.

— Вы грязный лгун! — крикнул русский. — Нам известно, что Мареско возглавлял в Бухаресте подпольную организацию… У этих поганых псов только одно желание, вернуть власть капиталистам и их прислужникам. Они называют это социал-христианством! И вы посмеете утверждать, что вам ничего не известно об антидемократической деятельности Мареско?

— Я никогда не интересовался его частной жизнью. Для меня он — только чиновник румынской администрации.

Кельберг повернулся к полковнику Назести и спросил его с некоторой горячностью:

— Если вы знали, что Мареско руководит подпольной группой, почему вы не отстранили его от должности? Я работаю на Румынию, и в мои обязанности не входит выяснение политических убеждений ваших чиновников! По изъятым вами документам вы можете объективно судить о том, что эти сведения далеки от политических проблем вашей страны. Если вам этого недостаточно, устройте мне очную ставку с Мареско.

Человек с низким лбом с трудом сдерживал свою ярость и негодование. Он подошел вплотную к немцу, который ощутил его едкое дыхание, и изрек:

— А для чего вам понадобилось прикрытие в виде двух вооруженных людей, открывших огонь по полиции? Людей, не имеющих удостоверений личности и хладнокровно стреляющих в представителей порядка?

Кельберг молчал. Допрашивающий со всего размаха ударил его по лицу.

Удар был очень сильный, и немец пошатнулся. Его мучитель продолжал орать:

— Жаба! Змея! Гадюка! Враг народа! Фашист!

Кельберг поднес ко рту правую руку. Его нижняя губа была разбита, и из нее лилась кровь. Он вынул из кармана квадратный кусок из грубого полотна, выданный ему в качестве носового платка, и осторожно приложил его ко рту, чтобы вытереть кровь.

Человек с густыми бровями, подстегиваемый видом крови, хрипел:

— Если вы не выдадите соучастников и архивы, вы не выйдете отсюда живым! Грязный шпион! Жаль, что мы не стерли Германию с лица земли!

Непонятно почему, но Кельбергу хотелось показать этому палачу, что он его не боится.

— Я не принимаю ни ваше обвинение, ни ваши оскорбления! — процедил он сквозь окровавленный платок. — Я требую полковника Назести обеспечить присутствие румынского адвоката и защиту моего директора.

Этот призыв к гуманным чувствам румынского офицера вызвал новый прилив ярости допрашиваемого. Он скова, на этот раз с грубостью убийцы, попытался ударить Кельберга. Но Кельберг, предвидевший удар, вовремя увернулся.

Попав в пустоту, палач нелепо закачался.

Другие присутствующие в комнате не шелохнулись. Побледневший Назести с силой сжимал зубы.

Допрашивающий Кельберга снова перешел к оскорблениям. Затем с подлой внезапностью решил ударить заключенного пяткой в большую берцовую кость. Кельберг, выставив вперед голову, нанес своему противнику удар в солнечное сплетение. От сильного удара в живот тот завалился на спину.

Один из свидетелей, молодой человек с жестким усталым лицом, быстро вынул из кармана автоматический пистолет и направил его на немца.

— Еще одно движение, и вы — покойник.

Он сказал это по-немецки. Кельберг, приложив платок к подбородку, взглянул на парня, спрашивая себя, выстрелит он или нет.

Мужчины смерили друг друга взглядами.

В это время Назести и четвертый тип, толстяк лет сорока пяти, помогли русскому подняться. Заметив решительное настроение своего молодого коллеги, низколобый пробормотал по-русски:

— Не убивайте его, Васильев… Он не заслужил такой легкой смерти! Ты заплатишь мне в стократном размере, прусская свинья!.. Ты рассчитываешь, что мы устанем от твоей лжи и провокаций и пристрелим тебя на месте? Нет уж! Жаль только, что я слишком владею собой, не то скрутил бы тебе шею своими руками! Из-за тебя моя мать погибла в Сталинграде, бандит! Но я вижу, что ты еще недостаточно думал. Даю тебе еще двое суток, но предупреждаю: хочешь ты того или нет, и даже если ты откажешься ответить на мои три вопроса, в любом случае ты будешь мне полезен!

Задыхаясь от ненависти, он плюнул в лицо заключенного.

Кельберг, зажав платок в правом кулаке, молча и неподвижно принял оскорбление.