Пекло - [4]

Но этот свет отличался от молний Перуна. Когда грозный бог бьет без передышки, да еще рядом — никакие глаза не вынесут. А тут иное. Этот свет отличался от грозовых вспышек. Он более мягок, вроде бы от него исходят тепло и доброта.

При свете Добромил увидел, что совсем близко от морды Дичко — наверное, в двух-трех шагах — плещется стена мрака. Она перекатывалась темными клубами, выпускала языки, будто пыталась лизнуть княжича и коня. Немного осталось, еще чуть-чуть и…

Странно было все это видеть. Он и Дичко на светлом месте, а тьма рядом. Впереди. Но не ровная, а будто живая и тянется к ним, словно хочет ухватить. А в ней, уже поодаль все так же кружил ворон. Он уже не клекотал — как-то раздосадовано сипел.

В этом звуке слышались обида и разочарование: ведь добыча была так близка! Страх у Добромила исчез. Он почувствовал, что невидимые цепи, что сковывали тело, исчезли. И Дичко уже не несется над темной бездной, а твердо стоит на земле. Впрочем, по телу жеребца пробегала крупная дрожь — ему тоже досталось.

И тут раздался голос. Добромилу показалось — он звучит везде, долгим эхом катится по светлой стороне, на которой сейчас находились он и его жеребец. Но нет — голос звучал откуда-то сверху, из поднебесья, если, конечно в царстве Мораны существует небо.

А голос, хоть и принадлежал женщине и был мягок — но звучал твердо и властно. В нем чувствовалась сила и уверенность. Так говорят те, кто знает истину, за кем стоит правда.

— Он не принадлежит тебе, вестник.

— Все, рано или поздно будут моими, — хрипло прокаркал ворон. Он летал у самого края тьмы. Теперь ворон уже не парил неторопливо — нет! — он, как показалась Добромилу, суетливо и беспорядочно взмахивал крыльями. Видимо та, что так неожиданно пришла на помощь мальчику и коню, сильнее слуги Мораны. — Хоть на краткий миг, но будут. В этом моя сила, в этом ты не властна!

— Что ж, тут ты прав, вестник. Но в своем мире пока еще решаю я — а не твоя хозяйка. Убирайся! Убирайся и жди часа, когда тебе будет дозволено забрать его!

Добромилу показалось, что ворон зашелся в тягучем кашле. Но нет — это так смеялась птица смерти.

— Твой мир… — прохрипев горлом, наконец-то смог выдавить ворон. — Твой мир… Что от него осталось? Исчезнет он — уйдешь и ты. А власть моей хозяйки безгранична! Она вечна. Отдай мальчишку!

— Передай своей госпоже — не тем силам она стала служить! Если ей мало той власти, что она имеет — то скоро потеряет все. Даже ту малую частицу, что даровал ей Род.

— Отдай!

— Нет! Никто не властен над ним! Он не нашего мира! И не моего, и не твоей хозяйки, и не мира людей.

На Добромила пахнуло обжигающе-жарким, будто пламя, холодом. Суматошно взмахивая крыльями, ворон отпрянул от черты.

Теперь со стороны тьмы вместо хриплого досадливого клекота зазвучал иной голос. Тоже женский. Холодный и тяжелый. Лишеный, казалось, не только каких-либо чувств, но и самой жизни.

— Отдай его мне.

— Нет, Морана. Ты его не получишь. Разве мало тех могил и курганов, что ежечасно тебе дарят?

В безжизненном голосе появилась какая-то тоска.

— Курганы… — с надрывом сказала Морана. — Да, ты права. Они есть, и они будут. Не хватает лишь одного. Того, что принадлежит мне по праву. И мальчишка поможет мне овладеть тем курганом. У него сила. Это может только он. В нем бурлит кровь великого злодея и великого праведника. В нем суть беса, в нем частица демона!

— Ой ли? Зачем тревожить проснувшееся? Да и демон, о котором ты говоришь, тоже иного мира. Пролетит время и все станет как прежде!

— Отнятая у меня могила должна вернуться.

— Нет! Ты знаешь, какое место скрывает этот курган. Его трогать нельзя… Тот курган не в твоем мире, у тебя нет на него права. Как только ты возьмешь мальчика — начнется начало конца. Исчезнет порядок мироздания. Мертвые начнут оживать и вновь умирать. А живые будут умирать в рассвете лет и вновь оживать в младенчестве и старости. И так без конца. Порядок, что установил Род — порядок на все времена. Если он исчезнет, то порушится все. Уйдут и люди, и духи, и боги. Сгинет все живое и неживое. А потом исчезнет и Род, ибо невозможно создать что-нибудь вновь из ничего, исчезнешь и ты. Добромил будет твоим. Потом. На время… Но не сейчас, и не в моем мире…

Мальчик ничего не понимал. Разговор богинь — а он уже не сомневался, что Моране противостоит богиня — внушал трепет.

Вдруг княжич почувствовал, что тьма стремительно отдаляется от него, и вокруг вновь появился тот неведомый мир, в который занес его Дичко. А сзади скачет Прозор, и что-то дико кричит. Наверно, ему… Княжичу показалось, что его сердце вдруг сдавила ледяная рука, и он лишился чувств…

А Прозор уже не чаял нагнать Добромила. Уж слишком резвым жеребцом показывал себя Дичко.

Богатырь нещадно гнал своего могучего коня. Не жалел ни его, ни себя. Никогда он не мчался столь быстро! Но все попусту. Княжич уходил вперед. Все дальше и дальше.

Где-то вдали за Прозором скакали Борко и Милован. За ними гнался старик Любомысл. Они безнадежно отстали. Их кони не выдерживали бешеной скачки. Прозор оглянулся на спутников, смерил расстояние до Добромила и выдохнул сквозь зубы: — Что ж это такое?! Что за бес в Дичко вселился!..