Педагогический арбуз - [11]

Целую Вашу ладошку, сударыня. Даже удивительно, как я в ней помещаюсь.

Герасим".

"СПОР ОТРЯДА"

- Герасим Борисович, я уже взрослый - пятнадцать лет. Хочу вступать в комсомол. А тут пионерский галстук носи!

- Но я же ношу. И считаю это большой честью.

- Нет, я не о том. Вот сборы у нас проводятся.

Как в пятом классе. Детство какое-то. Мы же большие!

Хочется поспорить о серьезном, о жизни, о книгах.

- Ну проведите "спор отряда". И спорьте, если так интереснее.

Решили пригласить на первый "спор отряда" всех восьмиклассников школы. Три дня в пионерской комнате висело объявление.

8-й "В" КЛАСС ПРОВОДИТ СПОР ОТРЯДА: "НАС ВОЛНУЮТ ВОПРОСЫ" ГОТОВЬСЯ К СПОРУ!

Рядом прибили ящичек "Для вопросов".

После уроков в класс набилось столько народу, что, если бы с потолка упало яблоко, чьей-то голове пришлось бы плохо.

Надя Полуденная вынула из ящичка первый вопрос.

- "Почему..." Ой, тут какая-то глупость.

Я прочел записку. "Почему Борька такой дурак?"

Без подписи. Вопрос этот, кроме автора, видимо, никого не волновал.

- Ребята, вопрос действительно глупый. Давайте отберем такие, которые интересуют всех.

- Я там про мечту спрашивал, - кинул кто-то почти с потолка.

- А что такое принципиальность? - донеслось из угла.

- Вот хороший вопрос, - воскликнула Надя, перебирая бумажки. - "Какая разница между обывателем и мещанином?"

- Один черт! - ответили с места.

- А вот еще: "Надо ли стремиться быть лучшим?"

Не все было так, как мне хотелось.

Ни с того ни с сего вдруг заговорили о прическах.

Какие модны, какие нет. Только и слышалось.

- A y Джины Лоллобриджиды...

- А у Софи Лорен...

- Сиди со своей Софи, вот у Татьяны Самойловой...

Я вмешался:

- Ребята, у нас не конгресс парикмахеров, а "спор отряда"...

- А зачем тогда писали "Нас волнуют вопросы"?

Если действительно волнуют? - крикнул кто-то.

- Слишком раннее волнение, - под общий хохот съязвил невесть зачем забредший к нам девятиклассник Ваня Мелехин.

- А ты иди сюда, выскажись, - пригласил я.

Захлопали. Вышел.

- Вы, конечно, младенцы. А между прочим, Пушкин в вашем возрасте другим интересовался. Вот он писал своему другу Дельвигу:

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел...

- Так тогда ж еще кино не было, - предположил кто-то вслух.

- Ты, Пушкин, ты лучше скажи, как ты танцуешь на вечерах? - И опять загалдели все сразу, теперь уже о танцах.

Раздался звонок.

Вторая смена наседала. А уходить не хотелось.

Из школы выскакивали возбужденные, размахивали руками, кричали. И долго не могли разойтись. Обычно немногословный завхоз Федотыч не выдержал:

- Или идите домой. Или директора. Позову, - в три порции произнес он и вытер пот со лба.

В пионерской меня ждала Надя Полуденная.

- Герасим Борисович, нет, все-таки какая вам прическа больше всего нравится?

- Значит, и тебя это волнует?

- Нет, я просто так. Вы не сказали.

- К сожалению, мне нечем тебя удивить. Я старомоден, по-моему, лучше косы, обыкновенной русской косы, ничего еще не придумано.

В узких Надиных глазах весело сверкнули серебряные ниточки.

- А вы любите танцевать?

- Больше того: умею. У меня второй разряд по футболу.

- При чем тут футбол?

- Но ведь в танце главное - владеть собственными ногами и не наступать на чужие. Первое я уже освоил.

- Вы шутите, а я серьезно. Слушайте, что я придумала!..

"ВЕЧЕР ДОЛЖЕН БЫТЬ НА СТОЛЕ"

Афиша была лаконичной:

ВЕЧЕР ОТДЫХА

7-8-Х КЛАССОВ.

4 УРОКА ПО 45 МИНУТ.

НА ПЕРЕМЕНАХ - ОТДЫХ.

СОВЕТ ДРУЖИНЫ

- Ну вот, Герасим Борисович, раз в жизни собрались отдохнуть, и опять уроки!

- Десять уроков в день! А потом пишут в газетах:

"Дети перегружены".

Я отвечал спокойно, стараясь не выдать своего волнения и наших планов:

- Так решил совет дружины. Получится скучно - с него и спросим.

А совет дружины в этот день ходил по школе с таинственными физиономиями, с загадочными перешептываниями и намеками. Они одни знали и готовили то, что всем станет известно только вечером.

- Зайдите ко мне в кабинет, - остановила меня в коридоре Ефросинья Константиновна.

В директорской было прохладно. Над столом висел большой портрет Макаренко: в теплой шапке и зимнем пальто Антон Семенович внимательно вглядывался в меня сквозь очки.

Ефросинья Константиновна говорила минут десять.

Выяснилось, что я веду себя как заговорщик. Скрытничаю. Что-то затеваю и не докладываю. Последнее особенно возмутительно.

- Почему вы превращаете школу в какое-то... какое-то игрище? Даже важное государственное дело - сбор металлолома - для вас игрушки. Что это за лозунги с дырявыми тазами и бабушками? Ведь это позор!

- Разве? Разве это позор, что наша школа заняла по металлолому второе место в районе? - пожал я плечами.

Тогда Ефросинья Константиновна вынула из ящика большой лист бумаги и положила на стол.

- А это что? - грозно вопросила она.

- Да это же наше объявление, - ахнул я. - О вечере отдыха. Где вы его взяли?

- Скажите спасибо, что я его вовремя сняла. Где тут объявление? Это же шарада. Разве кто-нибудь чтонибудь тут поймет?

- Но ведь это же так задумано, это игра.