Печать ворона - [38]

— Что случилось, Леша?

Художник поднял голову от тарелки. У него были вечно задумчивые и водя-нистые, как у рыбы, глаза.

— Не везет мне, Ваня.

— Что произошло-то? Мелецкий достает? — Иван знал, что дембель недолюблива-ет Леху, стараясь унизить при первом удобном случае. Мелецкий был порядочной сукой, ненавидевшей всех, кто умнее — и армия была раем для таких подонков. Здесь чествовали силу и умение держать язык за зубами, прочие качества никого не интересовали.

— Да черт с ним, с Мелецким, — отмахнулся Художник. — Меня девушка бросила.

— То есть, как? — глупо спросил Иван.

— Вот так. Написала, что… В общем, все. Кранты.

— Да ладно, — попытался успокоить приятеля Иван. Он впервые услышал, что у Леши была девушка, и весьма удивился. Почему-то он не мог представить себе Лешу с девушкой. Он сам, как девушка. Тихий, мягкий, с тонкими девичьими ру-ками и пушистыми ресницами. Интересно, какая его девчонка? Но теперь уж лучше не спрашивать. — Не ты первый, не ты последний. Знаешь, сколько…

— Знаю, — сказал Леша. — Только мне от этого не легче. Как все задолбало!

— Держись, Леха! Нам недолго осталось. До приказа дотянуть. А там уже легче будет.

— Ты как они заговорил. А потом, как они, молодых п…ть будешь?

Иван промолчал. Он давно уже думал над этим. В этом монастыре свои пра-вила, жить по-другому не дозволялось никому. Но ему не хотелось уподобляться стаду, не хотелось становиться таким же, как все, быдлом. Здесь он понял, что добро побеждает лишь в фильмах. В книгах писали, что сильные великодушны. Какое заблуждение! Нет. Есть закон джунглей: сильный должен доказывать свою силу. Как? Унижая слабых. Это самый простой и понятный каждому муравью путь. А скоро и он станет на этот путь.

Иван понимал друга, но обижался, что Художник не верил ему. Леша — хо-роший друг, все понимает, с ним интересно говорить о чем угодно, но иногда ка-жется, что тот держится на расстоянии, чего-то недоговаривает, в то время как Иван ничего не скрывал. Это было неприятно, но Иван не выражал недовольства, оставляя все, как есть.

Леша встал с недоеденной кашей, но рядом оказался Мелецкий:

— Художник! Сколько до приказа?

— Тридцать шесть, — устало произнес Леха. Мелецкий плюхнул ему масло, рядом прошел еще один дед и бросил желтый цилиндрик на тарелку Художника. Леша перешагнул через скамейку и направился сдавать посуду. Аппетита сегодня не было. Но Мелецкий был начеку:

— Ты куда?

— Тарелку положить, — сказал Художник, пытаясь пройти, но дед не пустил.

— Вот съешь масло — и иди, — ухмыляясь, проговорил он. Съесть шесть масляных цилиндров по пятьдесят грамм каждый Иван бы не смог. У него в тарелке лежало четыре, и он не собирался их есть. Надо дождаться, пока дембеля уйдут, и отнести тарелку на мойку. Но Леша не дождался, и это было ошибкой.

— Не хочу я есть! — сказал Леша.

— Чего? — приподнял брови дед. — Садись и ешь! Чтоб все схавал, понял! А я по-смотрю.

— Не буду!

Это был бунт. Иван хорошо представлял последствия, но что он мог сде-лать? Умолять Мелецкого не трогать Лешу или просить Художника съесть все мас-ло? Ни того ни другого он делать не станет.

— Жри, я сказал! — Мелецкий гневно смотрел на духа, осмелившегося перечить деду.

— Не буду я есть! — твердо повторил Леша. Он поднял тарелку и, перевернув, припечатал масло и недоеденную кашу к столу. Здорово он разошелся, подумал Иван.

— Ну, п…ц тебе! — пообещал дед и вышел из столовой. Иван быстро отнес тарел-ку и побежал за Лешей, который уже становился в строй.

— Взвод! Шагом марш, — отдал приказ Немченко, и они пошли к казарме.

Ночью их разбудили и построили. Всех четверых. На этот раз «учили» не в ленинской комнате, а прямо в коридоре.

— Стоять смирно! — сказал Немченко. Почти все деды собрались вокруг четырех духов, замерших вдоль стены. «Полное дерьмо,» — подумал Иван. На ум пришла реплика Арамиса из любимых «Трех мушкетеров»: «Интересно, нас здесь при-стрелят, или отведут за бруствер?» Раньше эта фраза вызывала улыбку. Теперь было не до смеха. «Быстрей бы все закончилось», — подумал он, стараясь не дрожать. Стоять босиком на бетонном полу было холодно.

— Ты что, солдат, нюх потерял? — Мелецкий подошел к Леше, смеривая того уни-чижительным взглядом. Леша был бледен и молчал. Возможно, теперь он жалел, что сорвался, но было поздно.

— Да он ох…л, в натуре! — сказал кто-то. — Учить надо!

— Что, кому-то тут плохо служится, солдаты? — сержант Немченко прошелся вдоль ряда духов. — Что тебе не нравится, сынок? — он остановился напротив Леши, оттерев в сторону Мелецкого. — Говори, что не нравится?

Леша молчал. Иван повернул голову, чтобы посмотреть на товарища, и по-лучил кулаком по «фанере»:

— Смирно стоять, сказали!

Ивану вспомнились вороны. Эх, если бы они могли… как тогда, на Лиговке! Он бы с удовольствием поглядел, как ворон вырвет глаз у этой ухмыляющейся сволочи! Но они не прилетят. Здесь жизнь на гражданке казалась далеким краси-вым сном, а до дома тысячи километров. Здесь надо самому решать свои пробле-мы.

— Все нравится? — продолжал Немченко. — А хули тогда выеб…ся?

Послышался гулкий удар. Иван не видел, но услышал, как Художник пова-лился на пол. Ударом Ивана опрокинуло навзничь и, повернув голову, он увидел безумный, затравленный взгляд Лехи. Его остервенело пинали несколько дембе-лей. Леха глухо стонал, сжимаясь в комок.