Печать ворона - [20]

Работа закипела. Алюминиевые горлышки бодро вылетали из-под резца и, отскакивая от стены, падали в подставленный ящик или просто на пол. Потом за-зевавшийся Кир получил алюминиевой болванкой по лбу. Стали работать осто-рожнее.

Количество ящиков с «горлышками» стремительно росло, и через два дня проходивший мимо мастер вытаращил глаза на кучу готовой продукции:

— Ребята, заканчивайте, мы вам столько заплатить не сможем!

— Как это? — возмутились приятели, предвкушавшие зарплату вчетверо большую, чем самая продвинутая стипендия.

— У нас существует норма, а вы ее в несколько раз перевыполнили! Все, больше «горлышек» не резать!

— Но мы же работали! — возражал Кир.

— Мы не знали, что есть какая-то норма! — спорил Иван, но мастер пожал плеча-ми:

— Понятное дело. Но есть норма! И считается, что перевыполнить ее нереально, врубаетесь? А вы что сделали? После ваших подвигов нам расценки собьют! Вы еще молодые, не понимаете… Ну, ладно, можно перевыполнить норму на десять процентов, ну, на двадцать, но не на двести же!

Видя, что приятели приуныли, мастер пообещал что-нибудь придумать, и в получку они получили больше, чем ребята из других цехов, но и не столько, сколько рассчитывали.

— Обманули, уроды! — ругался Кир. — Должны заплатить, как положено! Зря мы, что ли, хирачили! А нашу премию, небось, в карман положили!

— Конечно, — вяло поддержал его Иван, уже тогда начинавший понимать, что в системе всеобщего совкового раздолбайства искать логику бесполезно. Кроме то-го, Ивана мало беспокоили деньги. Он получал стипендию, что-то давала мама, этого вполне хватало. Все равно скоро в армию, оставался месяц.

* * *

Вскоре его вызвали на медкомиссию. Промаявшись полчаса во дворе, Иван, наконец, прошел с группой внутрь здания и поднялся на второй этаж. Здесь рас-полагались кабинеты врачей. Одного за другим их вызывали за белую дверь с надписью: «Военно-медицинская комиссия».

Иван зашел внутрь.

— Раздевайся, — сказала пожилая докторша, слушавшая стетоскопом предыдущего призывника, стоявшего в одних трусах. Иван разделся и стал ждать.

Его вертели, крутили, слушали, измеряли, заглядывали во все места, и вот он предстал перед консилиумом. В трусах и вытянув руки по швам. Пожилой офицер, хмуря толстые брови, долго рассматривал бумаги, одну за другой передавая их сидевшим рядом врачам, те делали какие-то пометки. «Только б не в Морфлот!» — думал Иван, изрядно волнуясь. Перспектива прослужить не два, а три года мало вдохновляла. Некоторые знакомые мечтали попасть в десант, но Иван не понимал, чего там хорошего. Самолеты он не любил, вспоминался затаенный детский страх, когда он летал на них маленьким. Иван стоял и думал, что мог бы поступить в институт. Но призыв начинался в мае, а вступительные экзамены где-то в августе. Не судьба…

— Молодой человек, — вдруг сказал один из врачей, пожилой старичок в очках. Он приподнял оправу, чтобы лучше видеть. — А что у вас на груди, позвольте узнать?

Иван замялся.

— Татуировка. Интересная у вас татуировка. И что это означает? — с ехидцей спросил доктор.

— Вы же комсомолец! — сказал офицер, строго посмотрев на Ивана. — Зачем вам это нужно? Вроде и характеристики у вас хорошие, и учитесь нормально. Зачем эти уголовные штучки? Стыдно!

— Это не татуировка, — ожил Иван. Ему не понравилось пристальное внимание к знаку на груди. Чего доброго, в стройбат отправят. Ребята говорят: там одни уголовники.

— А что же? — снисходительно спросил офицер.

— Родимое пятно.

— А ну-ка, подойди сюда, — сказал пожилой врач и, со скрежетом отодвинув стул, вышел из-за стола. Иван сделал три шага вперед. Доктор, придерживая очки, на-гнулся, рассматривая отпечаток птичьей лапы. Иван почти не дышал.

— Н-да, интересно, — проговорил врач. Он разогнулся и посмотрел на Воронкова. — Это пятно… давно у вас?

— Давно. С детства.

— Никогда не видел ничего подобного, — сказал врач, возвращаясь на место. — Настоящая птичья лапа! Но это действительно не татуировка.

Иван стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он был босиком, и стоять на деревянном полу было холодновато.

— Призывник Воронков! — важно сказал офицер. Иван не разбирался в знаках различия и понятия не имел, кто он по званию.

— Я.

— Вы признаетесь годным к военной службе и направляетесь в артиллерийские войска.

При слове «артиллерия» Иван немного расслабился. Нормально. Не стройбат.

* * *

До армии оставались считанные дни. Иван бесцельно проводил их, шляясь по улицам и видеосалонам, помогавшим хоть на несколько часов забыть о надвигавшемся зле. В том, что армия зло, и там его не ждет ничего хорошего, Иван не сомневался. Два года, вычеркнутые из жизни. Мать что-то говорила про «настоящего мужчину» и тому подобную дребедень — Иван слушал ее с плохо скрываемым сарказмом: ей-то откуда знать?

Однажды позвонил Кир.

— Ванюха, что делаешь?

— Да так, ничего, — Иван смотрел телевизор, где показывали какой-то не слишком интересный детектив.

— Слушай, у тебя ведь сегодня матери нет? — Кир прекрасно знал, что в послед-нее время мать Ивана часто гостила у разболевшейся тети.

— Нет, а что? — Иван насторожился. Разбитной Кир был мастак на всякие выдумки, и с ним следовало держать ухо востро. Иван прекрасно помнил, как однажды тот неожиданно завалился к нему с большой компанией. Они принесли три трех-литровые банки разливного пива, вылили в кастрюлю и черпали в кружки поварешкой. Набухались неплохо, но веселье испортила мать, устроившая им разгром шведов под Полтавой. Парни убежали, как угорелые, а ему отступать некуда.