Печать смерти - [22]

Я довольно долго стоял на палубе, стараясь хорошенько проветрить легкие перед душным трюмом, где, как полагал, предстояло провести взаперти большую часть дня. Но, вопреки ожиданиям, никто больше не запирал ведущий под палубу люк даже на ночь. Вероятно, принятые накануне меры предосторожности были вызваны тем, что первый отрезок пути корабль шел в виду берега, и у кого-то могла появиться шальная мыслишка вплавь добраться до земли. Сомнительно, конечно, чтобы нашелся глупец, желающий кинуться в ледяную воду. С другой стороны, народец, судя по внешности, в трюме подобрался тот еще: бродяги и проходимцы самого низкого пошиба, либо вовсе отчаявшиеся найти другую работу, либо, как я подозревал, скрывающиеся таким образом от правосудия. Кто еще согласится отправиться с караваном в места, откуда, как принято говорить в сказаниях, «не возвращаются»? Кстати, вело себя это разношерстное общество на удивление тихо. Обычно, когда в одном месте собирается столько малознакомых мужчин, мелких разборок и стычек не избежать. А тут… Пару раз кое-кто из пассажиров заспорил из-за удобного места, но тут же примолк, стоило в трюм заглянуть матросу. Ко мне никто не лез, ну и я не рвался вступать в разговоры.

В течение суток еще четыре раза наступал мой черед кидать уголь. Перед закатом, отстояв вахту у топки, я, стараясь не привлекать лишнего внимания, направился к малоприметной двери в переборке. Надежда на то, что она окажется открытой, была слабенькой, но тут мне повезло, створка отворилась от легкого нажатия плечом. Я и сам плохо представлял, что собираюсь делать. Была идейка, что по увиденному мною утром проходу можно перейти в машинное отделение и оттуда попасть на бак. Вряд ли леди додумалась выставить охрану и с этой стороны. Возможно, удастся поговорить с ней о моем контракте.

Я скользнул за дверь и плотно прикрыл ее за собой. В узком коридорчике не ощущалось того жара, что заставлял обливаться потом в отсеке за переборкой. Огнеупорный кирпич – пористый внутри, глянцево-гладкий снаружи надежно защищал деревянную обшивку от перегрева. Не задерживаясь, я прошел дальше, туда, где стучала и пофыркивала паровая машина. Корпус ее был закрыт чехлом, частью металлическим, частью – деревянным, так что привода, вращающего вал, я не увидел. Над чехлом возвышались лишь подающие пар трубки, соединенные с головками цилиндров, я насчитал двенадцать слева и столько же справа от продольной оси корпуса. Толстая короткая труба с тремя патрубками была опознана мною как золотник.[7] Вся конструкция ощутимо вибрировала от работы поршней, в зазоры между клепкой тонкими шипящими струйками вырывался пар. Оправленные в стекло и дополнительно защищенные металлической сеткой фонари давали достаточно света, чтобы разглядеть, что и деревянный чехол и металлический покрыты основательным слоем горелого машинного масла и копоти. Я поневоле замедлил шаг.

У мастера Виллота имелся в кузне паровой молот. Конечно, не для ковки оружия – тут нужны человеческие руки и, главное, чутье, но для заготовок сгодится. Так подмастерья каждый день натирали его до блеска. Здесь же не было заметно хозяйского глаза. Мысли соскользнули в недавнее прошлое, вспомнилось, как впервые разглядывал громоздкое устройство, размеренно ударяющее тяжелим прессом-молотом по железной наковальне. Я тогда высказался в том смысле, что, заимев такую же машину, смогу обходиться в своей кузне вовсе без молотобойца. И мастер Виллот тут же продемонстрировал, чем отличается «живая» ковка от механической. Очень наглядно вышло. «Человек не одну только силу удара, он часть души в клинок вкладывает! – наставительно произнес старый кузнец, поворачивая передо мной два меча, откованные один исключительно вручную, другой – с использованием парового механизма. – Видишь разницу?» Я видел. «То-то! Сам бог-кузнец Даго, когда ковал Меч Откровения, пригласил Улле – бога справедливости быть молотобойцем, чтобы тот вложил в предназначенный для него меч часть своей сущности. Три дня Улле раскачивал мехи, разжигая горн на острове Торолле, что стоял посреди озера Эхо, и три дня слышали окрестности перестук молотков. А потом Даго вынес откованный клинок из кузницы и опустил его в воды Эхо, и так силен был жар вложенной в него богами души, что озеро полностью высохло. А ты говоришь, машина!» Виллот был мастером не только мечи ковать, но и рассказывать старые байки…

Задумавшись, я едва не налетел на перегородившего мне дорогу матроса.

– Ты куда это собрался, бурый?

Я выпал из задумчивости и тут же вспомнил свой непрезентабельный вид. За сутки у топки ко всем винно-гастрономическим пятнам прибавился еще и грязно-бурый угольный налет. Невольно отряхивающим движением провел ладонью по кафтану.

– Да я не об этом. – Моряк насмешливо прищурился.

– А о чем? – не понял я.

– О том, что прешь буром! – Парень двинулся на меня, оттесняя выпяченной грудью к уже знакомому коридорчику. – Ты какого… сюда поперся? Чего высматриваешь?

Я медленно отступал, стараясь не терять достоинства.

– Хотелось на машину посмотреть, – соврал, чтобы было меньше расспросов.