Печать луны - [105]

– А почему именно звезд? – раздался ее голос. – Почему в Москве ты убивала исключительно известных людей, а в Лондоне – обычных уличных шлюх?

Красный лифчик Елизаветы упал вниз, освободив красивую грудь – кончики маленьких коричневых сосков застыли в невероятном возбуждении.

– Да просто так, – ответила она, поведя худенькими плечами. – Во всем вы, детективщики, ищете какую-то причину. Только одного не можете сделать – полностью влезть в шкуру человека, которому приходится убивать столетиями. Однообразие чудовищно наскучивает – через пару веков поневоле начнешь импровизировать. Да, я люблю внимание к себе. Сколько за всю историю человечества было маньяков, резавших шлюх на кусочки? Тысячи. А Джек Потрошитель один, и он вошел в историю. Я никогда не убивала людей из одной социальной группы. Наложницы из гарема, девушки из «гитлерюгенда», проститутки, служанки, звезды – все как в кино. Но в этом фильме один актер – я сама, а остальные – статисты, обычное «мясо».

Ее пальцы взялись за края тонких трусиков.

– Убивать богемных звезд, которых я знала лично, а с половиной вообще спала, изначально было чудесной задумкой: вы даже не представляете, какой это адреналин, – моргнула Батори обоими глазами. – Конечно, многих мне чисто по-человечески было жалко, но ничего не поделаешь – это элемент охоты. Так лучше, забавнее, интереснее. Водить за нос полицию я умела всегда, еще со времен Джека: разве письма, написанные кровью и пивом, вам не понравились? Рискованно, согласна. Но ведь они меня так и не поймали. Тупо и негламурно пластать ножом одних и тех же женщин: это убожество мне надоело много лет назад. Я творческая натура – постоянно должна развлекаться, играть, балансировать, как Штирлиц на грани провала. Кто знает, кого я выберу в следующий раз. Может, стюардесс, может, пиарщиц, а может – и молоденьких министерских жен. Я могу все, вы знаете.

– Знаю, – согласилась Алиса. – Ты можешь даже отрезать своей кузине язык.

Батори надула пухлые губы, как обиженный ребенок.

– Давишь на совесть? – злобно вопросила она. – Напрасно. Она сама согласилась на такую операцию. Это была мера безопасности: Илона всегда слыла болтушкой, еще когда в детстве мы играли вместе, а наши родители путали нас из-за редкого сходства. Я раскрыла ей, каким секретом обладаю, и обещала: если она заменит меня в Чахтицком замке, я вернусь за ней через несколько лет – и тоже сделаю ее молодой. Думаю, она ждала меня до своего последнего вздоха. Но, разумеется, возращаться я вовсе не собиралась.

Трусики скользнули по лодыжкам – Елизавета осталась совершенно обнаженной. Выгнувшись вперед, словно кошка, она взяла груди в пригоршню – опустив руки, погладила себя по бедрам, указательным и средним пальцем игриво лаская аккуратно подстриженный лобок.

– Хороша? Можете не отвечать, я и так знаю. Ох, сколько сотен лет я мечтала поговорить об этом хоть с кем-нибудь… Я останусь красавицей навсегда, а вот вы, как в любовном романе, умрете в один день. Конечно, вы наивно надеетесь – в самый последний момент к вам придет помощь. Расслабьтесь. Я прочла за свою жизнь ужасное количество триллеров. Если предположить, что мы находимся в детективе, то могу огорчить – определенно, вам конец. Продолжения этого романа никто не ждет, хэппи-энда тоже, вы – новые, неопробованные персонажи. Значит, вас можно спокойно убивать.

Подняв с пола нож с гравировкой Blut und Ehre, Батори плашмя провела лезвием по груди и, поднеся к губам, поцеловала острый, как бритва, кончик.

– Шоу закончено, – сказала она, уже не улыбаясь. – Теперь будет смерть.

Глава сорок седьмая Смерть (25 февраля, суббота, за полночь)

Малая Печать Луны, растворенная в центре Печати Баала, представляла собой рисунок огромного размера – чтобы начертить правильный круг, понадобилось пространство почти всей комнаты. По периметру расчерченных голубых линий расположились увенчанные полумесяцем изображения пяти черепов: на каждом из них лежало по одному артефакту. Часть – потускневшая, извлеченная из нулевой камеры холодильника, а часть – свежая, истекающая розовой сукровицей. Пять тонких черных свечей продолжали гореть, колыхаясь маленькими синими огоньками. В самом центре печати, находящейся под животом обнаженной Алисы, была укреплена почерневшая бычья голова, отлитая из металла. Внутри открытой пасти шипели раскаленные угли, на которые ухоженная рука Елизаветы Батори бросила горсть засушенных семян белены: корчась в сильном жару, они исходили дурманящими струйками белесого дыма. Перед металлической головой, привязанный за носовые отверстия, висел потрескавшийся от старости череп с волосами – по предположению графа Ференца, он принадлежал Дидоне, первой финикийской царице Карфагена. Ее дух служил проводником ритуала «пожирателей душ», помогая быстрее соприкоснуться с Танит, хотя в принципе можно было обойтись и без него.

Каледин, продолжавший с ослиным упорством обдирать сочившиеся кровью запястья об наручники, обмяк – его голова кружилась, он чувствовал, что сейчас уснет. Елизавета больше не обращала на своих «гостей» внимания. Покинув комнату, она вернулась, держа в руках мешок из плотного целлофана – объемом литров на десять. Положив его неподалеку от Печати Луны, она встала на колени, по-буддийски откинувшись на пятки. Груди качнулись в такт движению, Елизавета сложила ладони, кланяясь голове Баала – изо рта идола взвились яркие язычки оранжевого пламени.