Печать и колокол (Рассказы старого антиквара) - [8]

Со стороны Москвы доносится едва слышный мелодичный перезвон колоколов. Столица Руси ждёт невесту своего царя.

— Пора, — говорит пан Мнишек, и гайдуки помогают ему взобраться на скакуна.

Триста бояр и детей боярских, сняв свои горлатные шапки, почтительно ждут, когда Марина выйдет из шатра и сядет в колесницу.

Гремят и смолкают литавры. Их сменяют нежные голоса флейт. И вот под звуки музыки и приветственные крики стрельцов процессия торжественно трогается с места.

Нет, никогда Марина не забудет этого весеннего дня!

Не забудет она дорогу от царских палат до церкви, устланную в честь неё по красному сукну золотой парчой, бояр, которые несли перед нею скипетр и золотую державу, вожделенный золотой трон, усыпанный алмазами, рубинами и сапфирами, тяжесть короны и седую склоненную голову патриарха, который целует ей руку, руку русской царицы…

Ни перед чем не остановится Марина, чтобы вернуть обратно эти волшебные дни.

Но время вернуть нельзя. Прошедшее навсегда остается в прошлом.

Между тем одиннадцать месяцев, отведенных историей для царствования человека, назвавшегося сыном Иоанна Грозного, царевичем Димитрием, подходили к концу.

Василий Шуйский считал, что наконец-то пришло его время. И он не ошибся.

В ночь на 17 мая, когда на Ильинке ударили в набат, а затем тревожным набатом загудела вся Москва, к Кремлю подъехало двести всадников во главе с Шуйским. В одной руке князя был меч, в другой — крест.

Стрельцы, охранявшие ворота, всполошились:

— Кто будете?

Несколько всадников спешилось:

— Отчиняй ворота.

— Настрого заказано, — сказал стрелецкий пятидесятник. — Неладно так-то…

— Отчиняй. Ну?!

Тускло блеснула сабля. Пятидесятник пошатнулся и грузно осел на землю. Задергался, захрипел, захлебываясь собственной кровью. Гулко грохнула, плеснув огнем, пищаль. Побросав бердыши, стрельцы кинулись в сторону Москвы-реки.

Набатный гул нарастал. Факелами в ночи пылали подожженные дома. Скрипнув, распахнулись тяжёлые ворота на ржавых петлях.

Шуйский, без шапки, в панцире с золотой насечкой, высоко поднял над головой крест:

— С богом!

И застучали дробью барабанов копыта коней по выстланной тёсаными брёвнами кремлёвской дороге. Туда, к Сретенскому собору, где высился тёмным треугольником недавно отстроенный дворец.

— С богом!

…Тридцать немцев-алебардщиков, которые несли караул во дворце, огнестрельного оружия не имели, алебарды же годились лишь для торжественных церемоний. Нескольких потоптали конями, застрелили. Остальные были смяты и оттеснены во внутренние покои.

Долго рубился в проёме двери любимец царя боярин Пётр Басманов. Двух холопов Шуйского до пояса располовинил. Но пал и Басманов с рассечённой головой…

Человек, называвший себя Димитрием Иоанновичем, выхватил у телохранителя алебарду. Ударил обухом по чьей-то голове в горлатной шапке и тычком вонзил острие в грудь очередного нападающего.

— Прочь! — повелительно крикнул он. — Я вам не Борис!

Ошеломлённая толпа в растерянности отхлынула от дверного проёма.

Лжедмитрий быстро затворил дверь и запер её. Переступил через труп Басманова, который лежал в луже крови, не выпуская из рук меча.

Жалобно скулили и плакали, забившись в углы, карлики и карлицы. Стонал раненый телохранитель на лавке. Всполошенно летал по зале, натыкаясь на стенные подсвечники, обезумевший от ужаса пёстрый заморский попугай, не ко времени выскочивший из своей клетки.

Царь отбросил в сторону ненужную алебарду. Склонившись над Басмановым, попытался разжать его пальцы, но мертвый боярин не хотел отдавать свой меч.

Дворец-ловушка. Здесь смерть неминуема. Но если удастся выбраться на Житный двор, где несут караул стрельцы, он спасён.

Если удастся выбраться…

Одновременно грянуло несколько выстрелов, и стена за спиной царя покрылась щербинами дыр. Под напором тел затрещала дверь.

Там, за дверью, была его смерть.

Лжедмитрий побежал по переходам дворца к зале, слюдяные окна которой выходили на Житный двор. Локтем вышиб узорчатую свинцовую раму, вскочил на подоконник. Под окном белели возведённые для иллюминации к празднествам подмостки. На мгновение застыл в нерешительности — и прыгнул. Почувствовав под ногами зыбкую упругость прогнувшихся досок, прислонился спиной к стене дворца.

Нет, не напрасно он всегда верил в свою счастливую звезду!

Теперь оставалось перепрыгнуть на следующий, нижний ярус, а затем спуститься во двор.

Из окна над его головой что-то кричали, грозя оружием. Но никто там не решался повторить этот рискованный прыжок.

Лжедмитрий глянул вниз, напряг мускулы.

Прыжок — и, споткнувшись о выступ тёсаного бревна, человек, взявший имя царевича Димитрия, плашмя падает с тридцатифутовой высоты вниз…

У него сломана правая нога и повреждены рёбра, на губах пузырится кровь, но он жив.

Пока ещё жив…

Сейчас его схватят набежавшие приспешники Шуйского. Потом его будут пытать, глумиться над ним и наконец пристрелят. А через час-другой, привязав к ногам веревки, его труп поволокут через Иерусалимские ворота на Красную площадь. Там один из бояр бросит ему на живот маску, воткнёт в мертвый рот дудку и скажет:

«Долго мы тебя тешили, а теперь ты нас позабавь!»