Печать Бездны. Часть 1 - [98]

— Вот ведь умник! — неподдельно изумился Феникс, обращаясь к замку, — Нет уж, жри давай!

В пару широких шагов он приблизился к двери и вогнал стержни ударом ноги в скважину. Скрежет и лязг возмутившегося от такого обращения замка отдались в стенах залы. Из скважины посыпались искры, сопровождаемые громким шипением и хлопками.

Полукровка рефлекторно отскочил в сторону, когда цилиндр замка резко вылетел наружу, отплевываясь погнутыми стержнями.

— Так то лучше, — промурлыкал себе под нос «ловец удачи», безбоязненно приблизившись к побежденному «стражу», — Итак, что мы имеем?

А имелось многое, на что стоило посмотреть. В личинку замка был встроен источник энергии, как и предполагал полукровка, черти какой давности. Таких уже давно не делали. Сама конструкция оказалась бесхитростной и позволяла замену, но из-за этого оказывалась уязвима. Зная эту тонкость, любой взломщик мог поступить также: высчитать силу заклятия барьера и грубо вломиться в замок нужным количеством индифферентного к магии металла.

Кончиком ножа Карнаж извлек небольшой белый кристалл, что застрял посреди стержней, прошивших цилиндр. С шипением, словно обжегшись об него, Феникс бросил кристалл на пол и разбил каблуком. Вогнав в освободившееся углубление нож под прямым углом к цилиндру, полукровка навалился всем своим весом на рукоять. Сухо щелкнули засовы. Двери со скрипом и скрежетом металла о камень медленно открылись.

Осветив факелом просторное помещение, заставленное металлическими стеллажами швигебургской работы и стойками с оружием, «ловец удачи» присвистнул, раскручивая на пальце за кольцо рукоятки свой нож.

Действительно, арсенал!

— Как я удачно зашел, — похвалил себя Карнаж, шествуя меж рядов клинков, покрытых пылью.

«Ловец удачи» давно искал себе подходящее оружие. Разумеется, клинок покойного наставника был выше всяких похвал, однако Киракава не раз говорил своему ученику, что меч — это очень индивидуальная вещь. Да, это было в первую очередь оружие, чье предназначение состояло так или иначе в том, чтобы отнимать чужую жизнь. В защиту или для нападения призывалось оно своим владельцем — не важно. Тем не менее, каждый должен выбрать клинок по себе, чтобы в нем выразился до конца сам владелец. Найдя подходящее оружие, также нужно осознавать, что оно является простым куском стали и железа. Если кто-то и уверял, что меч способен управлять им, то лишь подчеркивал этим слабость собственной воли и нежелание принимать на себя ответственность за свершенные деяния. Клинок во все времена был отражением сути владельца. Он, как вода, принимал форму того сосуда, в который попадал. В конце концов, решение, во имя чего обнажить заточенную сталь, принималось владельцем, и металл покорно принимал ту же судьбу. Тогда и рождалась индивидуальность меча, который мог иметь в мире с полсотни близнецов и тысячи собратьев, но, будучи единым целым со своим хозяином, становился индивидуален и уникален. Наверняка тогда и рождалась душа клинка, как отражение лица владельца на полированной поверхности. С годами она крепла все более, но беспощадное время судило разно: бывало, сломается клинок, и словно что-то в тот же миг ломалось во владельце; иногда, умрет вояка, а своенравная молва воспоет меч выше тех рук, что его сжимали; оставленный в попытке отречься от себя хозяином, меч будто засыпал — в подобной летаргии клинок оставался век от века и не приносил удачи более никому, ведь тщетны будут старания натравить на кого-то мертвого пса. И не было опаснее ошибки, чем предать клинок. Привыкший год за годом следовать повсюду за своим владельцем, впитавший в себя сок его души: все чаянья, надежды, страхи, злобу, ярость и даже любовь, — меч, порой, оказывался в верности самому себе крепче обладателя. Поэтому многие считали, что на оружие вернее полагаться, чем на любую живую тварь. Меч никогда не предаст. А те, кто утверждал во все времена обратное, могли ли они быть уверенны, что клинок перестал повиноваться их руки и быть заодно с ними только потому, что прежде они предали себя?

Оружие призывалось в этот мир из века в век не для того, чтобы слушать доводы, поддаваться уговорам и даже мольбам. И, если жадный до битвы мясник, чьи руки были по локоть в крови, мог прозреть рано или поздно, то его меч — никогда. Клинок оставлял в себе все свершенное, не позволяя его перекроить или переиначить. Поэтому лучшим было просто отставить в сторону, ведь сталь всегда непреклонна. И с той же непреклонностью она останется, как памятник, делам, через которые прошла, сколько бы ни молил былой владелец о прощении богов.

Клинок Киракавы предназначался для другого… Да и недурно было бы отыскать то, что осталось от ранкенов на острове Палец Демона, и вернуть меч. Карнаж прекрасно понимал, что стоит на пороге таких дел, которые непривычны будут клинку шпионов и убийц. Поэтому решил подыскать собственное оружие. Того самого, верного спутника, который пойдет с ним на все и всюду.

Полукровка не разделял убеждений, что следует найти хорошего мастера, который будет три дня и три ночи в поте лица да еще и с ритуальными песнопениями в придачу ковать ему железяку! Зачем? Вот они, стоят шеренгами, как на плацу, посреди арсенала. Бери любой и приручи его. И без пафоса обзывания «братом» или, пошлости ради, «другом». Клинок — ближе и роднее всех двоих вместе взятых. Хочешь — дай ему имя, не хочешь — никак не называй, но все равно он будет последним рубежом, что всегда встанет между врагом и твоим сердцем. При всей пышности и разношерстности ритуалов, суеверий и слухов связанных с этим оружием, суть оставалась всегда проста, понятна и одна на всех.