Печать Бездны. Часть 1 - [12]

Со стороны старый феларец походил на злобного пса, скалившего зубы на кота, который сидел высоко на изгороди и был недосягаем. Но, как всякий кот на его месте, полукровка понимал, что подобный расклад мог быстро измениться, стоило лишь ему спуститься, а псу — разорвать ошейник, цепью державший у той самой изгороди. Этот поток аллегорий вызвал невольную улыбку на губах Карнажа, что привело феларца в еще большее бешенство.

Феникс быстро опрокинул еще одну чашку и отвел взгляд. Он снова оказался в той ситуации, которые редко, но вынуждали его принимать непростые и жестокие решения. Разумеется «бешенный» будет искать способ либо изобличить «ловца удачи» при убийцах драконов, либо попытаться уничтожить собственноручно. Второе было более вероятно, так как заставить кого-то поверить в свои слова, если тот тысячу раз слышал, но ни разу не видел ранкенов в деле самолично гораздо тяжелее, нежели сообщить то же самое тому, кто хоть раз наблюдал воочию. Полукровка верил в это гораздо больше, нежели в узы боевого братства, столь почитаемые Тардом.

Бритва крепко держал командование отрядом в своих руках и если до сих пор не подошел к Карнажу с расспросами, значит, и в самом деле не встречался с островитянскими убийцами лицом к лицу, считая, на счастье полукровки, таковых сильно преувеличенными порождениями мифов и легенд.

Но феларец был опасен. Фанатики всегда опасны. Не важно воркуют за окнами белые голуби мира или бушует пожарище войны. Они будут искать себе дела и применения за идеи. Поскольку в отряды «бешенных» брали именно таких, то Карнаж небезосновательно собирался остеречься этого феларца, еще не подававшего особых признаков немощи и отнюдь не принадлежавшего к тем воинствующим старым пердунам, у которых давно уже шпага пляшет в пальцах, но замашки остались как у отпетых бретеров. И Карнаж не тешил себя иллюзиями. Дело придется решать, как это полагалась двум головорезам: в удобный час, в укромном месте, один на один. Для «бешенного» он, Феникс, хоть разорвись надвое в попытке переубедить этого человек, будет угрозой экспедиции. Всегда. Потому что тот видел ранкенов, или подобных им, и сейчас в его глазах читалось, что он снова видит ранкена и совсем не важно, дрались они недавно плечом к плечу или нет, ведь феларец помнил изощренность островитянских убийц. Некоторые из них специально втирались в доверие, а ранкены, что ни говори, тоже были убийцами.

Знакомая прямолинейность старого феларца наблюдалась и у сильванийских чистильщиков когда-то, когда они видели «наполовину человека» в полуэльфе и «наполовину ран'дьянца» в Карнаже. Полукровка искренне ненавидел таких. Они, поделив мир на черное и белое, не хотели видеть последнего там, где оно заставляло делать выбор и нередко взывало к совести палача. Ран'дьянская ненависть Феникса оказывалась вдвойне опасна, когда за давностью лет превратилась в глухую, мрачную решимость опытного хищника, видевшего перед собой несмышленого охотника, который пер напролом чуть ли не из того же азарта, что царил недавно за пустующим теперь столом, разделявшим «бешенного» и «ловца удачи».

Можно было сколько угодно проклинать свое злосчастное наследие и путеводную звезду, которая завела в такой капкан, но Карнаж с годами научился никогда этого не делать. В конце концов могло получиться что-нибудь другое и похуже. А тут он все видел, благодаря именно тому умению, именно тому образу мыслей, что преподал старый учитель. И теперь непонятную ярость, бушевавшую внутри, он не подавлял, а сдерживал именно тем методом, который успел узнать у Киракавы. Расслабляя тело выпивкой, он высвобождал потаенный в сознании гнев той половины крови, которая, наперекор эльфийской, никогда не знала милосердия и жалости к врагу. Все дело могла испортить именно эта горячность и именно сейчас, как никогда прежде. Карнаж чувствовал, что с каждым часом становился ближе к своей мести драконам, и нетерпение и жажда отмщения переродились в стремление, которое уже готово было сметать любые преграды, идти на все, лишь бы достичь цели, безоглядно, бездумно, жестоко и быстро. Когда-то это сослужило свою службу и помогло приобрести те самые камни, что под пластинами на лопатках давали теперь жизнь, избавляли от боли и от необходимости травить собственное тело кристаллами некромантов. Но Феникс мог вспомнить достаточно много событий, когда эта горячность едва не погубила его, в том числе памятуя о схватке с dra и последующей дорогой, на которую привела эта схватка. Путь был для него пройден и настало время пользоваться его плодами, что достались по окончании.

Оставалось вычислить тот момент, который феларец сочтет удобным, чтобы тем самым сделать вдвое выгоднее для себя.

Карнаж опустил голову и, наливая еще островитянской выпивки ухмыльнулся сам себе. Из него мог бы выйти отличный убийца, если бы убивать для него не стало так сложно. Ведь даже его чистокровные родственники из драдэивари не убивали просто так. Пресловутые dra имели в основе интересы и высшие цели, также как и ларонийские сыскари, и velg'larn[3] темных эльфов. Все во имя королевства, императора, касты… Чтобы доказать, подтвердить, даже оправдать самую черную ложь, которую в этом видели наставники ранкенов и сами адепты с самого начала их существования. Убийство всегда будет у островитян проявлением силы и могущества правителя, а для нанятого исполнителя — слабостью нанимателя, так как отправить кого-то навеки в Бездну было последним из средств, действенным бесспорно по своей сути, но делавшем много чести жертве, так как подтверждало силу и волю того, которого на чужом пути смогла остановить только смерть. Феникс никогда не пытался смотреть глубже в ту полемику, которую вели мастера различных искусств с острова Палец Демона, и только из почтения слушал своего старого учителя, любившего на досуге вспоминать былые риторические баталии.