Печать ангела - [5]

– Ну как, устраивает?

Он назвал наконец цифру – более чем скромное месячное жалованье, даже с учетом того, что ей предоставляется жилье, – и решился широко улыбнуться.

– Устраивает, – быстро отвечает Саффи.

Рафаэль заглядывает в ее глаза и натыкается на нефритовую стену. Затем, достав из кармана красивые часы на цепочке – единственная из вещей отца, которую он хранит, – притворно удивляется:

– Но… уже почти час, вы, наверно, умираете с голоду!

– Нет, не умираю, – говорит Саффи.

– Ха-ха-ха, – на всякий случай смеется Рафаэль, проверяя, шутила ли она. – Это просто так говорится, – добавляет он.

На это она не отвечает.

– Я имею в виду, вы голодны?

– Да.

– Тогда идемте вниз, я покажу вам кухню и вместе заморим червячка; вот и начнете…

– Кого заморим?

* * *

Ну и до чего же докатится Рафаэль Лепаж, предлагая вместе поесть прислуге, с которой знаком меньше двух часов? Он понятия не имеет. И это, как и невытертая флейта, приятно щекочет нервы. Видела бы его мать… О! Но в конце концов, сама-то она, его мать, подружилась с Марией Фелисой, две кумушки часто ели вдвоем, он не видит разницы.

Он видит разницу.

По новой: лифт, восставшая плоть, аутотренинг, ключ, повернутый в замке недрогнувшей рукой. В кухне Рафаэль непринужденности ради пересыпает свои объяснения забавными анекдотами. По ходу дела Саффи узнает, как работает плита (газовая, спички здесь), где ближайший рынок (улица Бюси), что любит и чего не любит ее новоявленный хозяин (обожает рыбу, терпеть не может капусту, в том числе и цветную, признается в слабости к пирожным с ягодами).

– А какие блюда вы обычно готовите? Немецкую кухню?

– Немецкую… кухню? – повторяет Саффи так, будто он ляпнул бессмыслицу. И счастливый Рафаэль тут же смеется, наивно полагая, что они друг друга поняли:

– Действительно, немцам по части гастрономии нечем особенно похвастать. Разве что тушеной капустой! А капуста, она и есть капуста: для меня маловато!

Неподвижная улыбка Саффи чуть дрогнула. Означает ли это, что она тоже небольшая поклонница тушеной капусты? Однако же что она умеет готовить – этого он так и не узнал.

Ладно, поживем – увидим.

А пока он достает из холодильника яйца и зеленый салат. Показывает, где лежат, как лежали задолго до его рождения, приправы и специи, масло и уксус, тарелки и стаканы, приборы и кастрюли… и любезно просит позвать его, когда все будет готово.

Тут Саффи задает первый вопрос.

– У вас есть, – спрашивает она, – это… эта…

Недостающее слово заменяет жест: Рафаэль достает из шкафчика чистый передник и протягивает ей, подавив неуместное желание завязать тесемки на ее талии.

– Передник, – бормочет он. – Это называется передник.

– Да, – кивает Саффи. – Я думала, передняя. Передник. Я перепуталась.

– Ну до скорого.

– Да.

* * *

Завтрак безупречен.

Соус для салата отменно сбит, у яиц в мешочек белок затвердел, а желток остался жидким, длинный хлеб нарезан наискосок, голубые салфетки сложены треугольником слева от тарелок, хрустальные бокалы, вода в графине… Все безупречно, хоть Саффи еще не может назвать по-французски и половины того, что стоит на столе.

– Спасибо, – говорит Рафаэль, садясь.

Он ест с аппетитом; в голове его еще не стихли отзвуки “Испанских страстей” – он все-таки играл их, дожидаясь завтрака, а послезавтра ему предстоит сыграть их на концерте. Он смотрит, как ест Саффи, и, вопреки тому, что можно предположить, судя по ее худобе, ест она хорошо. Умеет пользоваться хлебом, собирая соус с тарелки, подчищает все, не оставляя ни крошки.

И опять: такое впечатление, будто она не замечает, что ест. И, поев, не смогла бы сказать, даже по-немецки, что это было. Устремив взгляд в пустоту, она вытирает губы краешком голубой салфетки.

У Рафаэля нет ни малейшего желания задавать ей банальные вопросы, завязывать беседу. Любовь, да. Но: откуда вы, где учили французский, надолго ли к нам в Париж – нет, увольте. Его волнует необычность ситуации. Волнует зеленоглазая иностранка, которая пришла к нему домой, сидит с ним наедине – и молчит. Ее молчание для него свято.

* * *

Не говоря ни слова, Саффи встает, надевает передник, который сняла, садясь за стол, и принимается мыть посуду.

– Мне надо уйти, – сообщает Рафаэль. Она равнодушно кивает.

– Так я дам вам ключи. Вот…

Ох, видела бы его мать. Дать ключи от ее квартиры, от большой, прекрасной квартиры, собственности семьи Трала на улице Сены, – немке.

– Это от вашей комнаты… Это от черного хода… Это от погреба. Вы любите хорошее вино?

– Да.

Потрясающе. Слова лишнего не скажет. Не разбавляет свои фразы штампами, пустопорожними любезностями, невротическими комментариями. Вы любите хорошее вино? Да. С ума сойти, думает про себя Рафаэль, до чего почти все слова, которые люди произносят за день, лишние.

– Ладно, – говорит он вслух, – я пошел. Располагайтесь, отдыхайте у себя наверху, обедать дома я сегодня не буду. Завтра утром покажу вам все остальное. Договорились?

– Договорились, да. Договорились.

Она тихо повторяет слово, как будто ей интересно ощущать его в горле. Может быть, это слово новое для нее?

– Так до завтра, до завтрака.

– До завтра, до завтрака, – повторяет она, на сей раз с широкой улыбкой.