Печальная судьба Поликарпо Куарезмы - [20]

Однажды секретарь отсутствовал, и майор при необходимости замещал его. Бумаг было много; часть их майор правил и переписывал собственноручно. Он начал переписывать набело официальное сообщение о событиях в Мату-Гросу, где говорилось об Акидауане и Понта-Поране, когда Кармо, сидевший в другом конце комнаты, издевательски произнес:

— Гомер писал, что знать — это одно, а говорить — другое.

Куарезма не поднял глаз от бумаг. То ли из-за слов на тупи, встретившихся ему в ту минуту, то ли из-за высказывания Кармо он бессознательно начал переводить официальную бумагу на индейское наречие.

Закончив, он в рассеянности отложил ее, но вскоре к нему стали подходить другие служащие со своей работой, которую майор должен был проверить. Новые заботы вытеснили старую, он забыл о бумаге на тупи, и та оказалась среди других документов. Директор, ничего не заметив, подписал ее, и сообщение на индейском языке пошло в министерство.

Невозможно представить себе, какой там поднялся шум. Что за язык? Обратились к Роше, закончившему университет, самому способному работнику секретариата. Чиновник протер пенсне, взял бумагу, повертел ее, перевернул вверх ногами и заключил, что это греческий — из-за “уу”.

Роша слыл в секретариате ученым человеком: немногословный, он был бакалавром права.

— Но разве в государственных учреждениях можно вести переписку на иностранных языках? — вопросил начальник. — Кажется, есть уведомление от 1884 года… Посмотрите, сеньор Роша…

Были просмотрены все регламенты и сборники указов. Работники секретариата ходили от стола к столу, расспрашивая каждого, но так ничего и не выяснили. Наконец, Роша после трехдневных изысканий явился к начальнику и сказал, внушительно и уверенно:

— Уведомление от 1884 года касается орфографии.

Тот с восхищением посмотрел на подчиненного, лишний раз отметив его качества: служебное рвение, ум и… усидчивость. Ему сообщили, что законодательство умалчивает относительно того, на каком языке должны составляться официальные документы, но использовать не тот, на котором говорит вся страна, а другой представляется неправильным.

Вооружившись этой информацией и получив ряд других консультаций, министр вернул бумагу в Арсенал и объявил выговор тамошним чиновникам.

Что творилось в Арсенале на следующее утро! Барабанные перепонки не выдерживали, курьеры вертелись волчком и все время спрашивали секретаря — тот опаздывал.

«Выговор!» — повторял про себя директор. Генеральский чин уплывал у него из рук. Он столько лет мечтал об этих звездах, и вот они ускользали от него — возможно, из-за проделки какого-то писаря!

Можно ли изменить положение… Да куда уж там!

Явился секретарь и прошел в кабинет директора. Уже зная, почему его вызвали, он ознакомился с извещением и по почерку понял, что его написал Куарезма. Полковник велел направить его к себе в кабинет. Майор пошел к директору, размышляя о стихах на тупи, которые прочел утром.

— Итак, вы шутите со мной, так?

— Почему? — испуганно спросил Куарезма.

— Кто написал это?

Майору не понадобилось читать бумагу — он взглянул на почерк, вспомнил, что впал в рассеянность, и твердым голосом признался:

— Это был я.

— Следовательно, вы признаетесь?

— Да. Но Ваше превосходительство не знает…

— Не знает? Вы о чем?

Директор встал, подняв руку со сжатым кулаком; губы его побелели. Он был оскорблен трижды: лично, как член своей касты и как выпускник Военной школы на Прайя-Вермелья, лучшего научного учреждения в мире. Помимо всего прочего, он — автор рассказа «Ностальгия», опубликованного в «Пританеу», институтской газете, который его коллеги очень хвалили. Таким образом, он блестяще выдерживал все испытания, увенчанный двойным венком ученого и литератора. Стольким редким и почетным отличиям позавидовали бы Декарт и Шекспир, и поэтому слова «не знает», услышанные от простого служащего, явились для него глубоким оскорблением, афронтом.

— «Не знает»! Вы осмеливаетесь говорить мне это! Возможно, вы ходили на лекции Бенжамена Констана?[19] Вы прослушали курсы математики, астрономии, физики, химии, социологии и этики? Нет? Так как вы осмелились? Или вы полагаете, что пара прочитанных романов и умение болтать по-французски равняют вас с человеком, получившим «9» по дифференциальному исчислению, «10» по механике, «8» по астрономии, «10» по гидравлике, «9» по начертательной геометрии? Так?

Он грозно взмахнул рукой и гневно посмотрел на Куарезму, который уже считал себя расстрелянным.

— Но, господин полковник…

— Никаких «но», никаких оправданий! Вы отстранены от работы вплоть до особого распоряжения.

Куарезма, кроткий, добрый и скромный человек, никоим образом не собирался усомниться в учености своего директора. Сам он вовсе не претендовал на звание ученого и произнес эти слова как начало извинительной фразы; но когда на него обрушился яростный шквал познаний и академических лавров, он потерял нить рассуждений, все слова и идеи, и не знал, что сказать, да и вообще был не в состоянии говорить.

Он пошел к выходу из кабинета, уничтоженный, словно был преступником; начальник по-прежнему смотрел на него гневно, возмущенно, грозно, как человек, уязвленный до глубины души. Наконец, он покинул кабинет, молча вернулся в комнату, где работал, взял шляпу и трость и выбрался на улицу, шатаясь, как пьяный. Немного прогулявшись, он зашел в книжную лавку. А по пути к трамвайной остановке он столкнулся с Рикардо Корасао дуз Отрусом.