Печаль в раю - [52]

Стрелок понемногу разжал пальцы и повернулся к непрошеному защитнику.

— Чего это ты? — спросил он.

Тот сунул руки в карманы, потом ответил:

— Хватит, говорю. Руки чешутся — дерись со мной, а этого не трогай.

Они стояли друг против друга, словно готовясь к прыжку; другие окружили их плотным кольцом.

— Трус, курица мокрая!

Это был прямой вызов, но Стрелок все же не хотел рисковать своей властью, да и его противник тоже не рвался в бой. Они посмотрели друг другу в глаза и, словно сговорившись, сбавили тон.

— Сказано тебе, он шпионит, — сказал Стрелок. — Хочешь, чтобы мы засыпались, дело твое.

— Да ну тебя! — ответил другой. — Он с Мартином ходит и нам ничего не сделал. Чего ты к нему прицепился?

Солнце било ему в глаза, и казалось, что лучи отскакивают от него. Волосы у него были темные, кудрявые, а лицо — как у клоуна, как у воришки. Зубы белые, острые, глаза под тонкими бровями — блестящие, словно у зверька.

Ребята увидели, что до дела не дойдет, и вернулись к луже, где остальные все еще надували лягушек. Скоро в тростниках остались только Авель и его защитник; тот вынул из кармана кисет и вытряхнул табак на ладонь.

— Куришь?

— Нет, спасибо.

— Трава… — объяснил мальчишка. — Другого здесь не достанешь.

Он прикурил от походной зажигалки — совсем такой, как у Мартина, — и глубоко затянулся.

— Больно?

Авель покачал головой. Он был весь в грязи и мылся теперь в ручье, не сводя глаз с нового друга.

— Плюнь, — сказал тот. — Лоботрясы они. Теперь, конечно, они от тебя не отстанут. Только ты, если что, обязательно говори мне.

Так встретились они в первый раз, и с тех пор этот мальчик, Пабло, стал его лучшим, его единственным другом. Он каждый день приходил в усадьбу, проползал змеей до самой галереи. Там, притаившись в цветах, он трижды кричал кукушкой, и Авель, который дождаться не мог сигнала, бежал к нему, задыхаясь от радости. Ему казалось, что мягкие тона леса, и чистый воздух, и легкий бриз естественно вытекают из его дружбы с Пабло. Его друг стал для него центром вселенной. Когда они не виделись, Авель места себе не находил. Он посвятил друга в свои планы, и тот немедленно со всем согласился; они говорили о фронте, о том, что надо приносить пользу, и эти беседы помогали Авелю жить.

Пабло был очень умный, на все руки мастер. Он плясал, боксировал, кувыркался, ездил верхом и не хуже обезьяны карабкался на деревья. С расстояния в тридцать метров он сбивал воробьиные гнезда и великолепно метал нож. Когда Пабло был с ним, Авелю открывался таинственный, неизвестный, заколдованный мир. Пабло подбил его стащить из гаража, где теперь стояла коляска, какие-то свинцовые трубки. В одном из закоулков лабиринта они разложили костер из эвкалиптовой коры, положили трубки в алюминиевый котелок и поставили на огонь. Авель смотрел, как плавится свинец, и ему казалось, что это чудо, как у алхимиков; в котелке была сверкающая жидкость, вроде ртути, а свинец исчез совсем. Пабло тем временем разрезал поперек на несколько частей стебли тростника, которые собрал внизу, и налил туда жидкость. Через несколько минут свинец застыл, и Пабло высыпал на платочек штук десять палочек величиной с карандаш, а потом разрезал их ножом.

Свинец был нужен для рогаток. Пабло ссыпал снаряды в специальную сеточку. В тот же вечер они, для пробы, стреляли в ласточкины гнезда, которых было очень много под навесом гаража. Пабло, стрелявший удивительно метко, поделился с другом секретом этого дела. У Авеля ничего не выходило, но в конце концов он сбил одно гнездо и с торжеством смотрел на яички, брызнувшие на цемент. Тетя учила его любить птиц, пыталась передать ему любовь ко всему утонченному, возвышенному. Но сейчас, рядом с Пабло, то, что она говорила, не значило ничего. У всякой вещи есть плохая сторона и хорошая, каждая добродетель требует соответствующего порока. В зеркале правая сторона становится левой, на негативе белое оказывается черным, черное — белым. У одного и того же события — два конца, и он волен выбирать тот, что ему нравится.

Они практиковались много дней — это было необходимо, чтобы его взяли в армию. На лесных полянках они читали сводки и обсуждали, что будет, когда их призовут.

Тут обнаружились разногласия, которые чуть не испортили все дело: Авель хотел быть летчиком, Пабло предпочитал флот. В конце концов они решили пойти на авианосец. Когда Авелю удавалось прослушать вечернюю сводку, он пробирался к интернату и кричал кукушкой. Он докладывал: «Республиканцы взяли Бельчите», или: «Националисты подошли к Кастельону». Война приближалась, они чувствовали себя почти солдатами и, оставаясь вдвоем, радовались вовсю.

Авель решил использовать дружбу с Мартином, чтобы стащить на батарее две винтовки.

— Главное, — говорил он, — узнать, где они их держат и кто стоит на часах. Если дежурит Мартин, дело в шляпе.

Он каждый день ходил на шоссе — поболтать с Элосеги, а потом отчитывался Пабло. Недавно он получил по почте учебник тактики, и теперь они пожирали страницу за страницей.

— Когда мы уйдем на фронт… — говорил Авель.

Все это было для него еще неясно, далеко, но друг вселил в его душу новые надежды.