Печаль гота Одина - [6]

— Я там не был, — сказал Карл.

— Что?

— Ты бы так или иначе узнал об этом, а я не хочу, чтобы меня считали тут лгуном.

— Но… — Виннитар искоса поглядел на пришельца, подергал себя за ус и проговорил: — Ты не из наших краев. Да, ты явился издалека. Но твое платье выглядит так, словно ты надел его только что, хотя с собой у тебя нет ни узелка со сменой белья и снедью, ни чего-либо другого. Кто же ты, откуда ты пришел и… как?

Карл отвечал негромко, но в голосе его будто зазвенела сталь.

— Кое о чем я не могу говорить с тобой, но клянусь тебе, и пусть Донар поразит меня молнией, если я лгу, что я не изгнанник, не враг твоему роду и не тот человек, принимая которого, ты навлечешь позор на свой дом.

— Никто не станет допытываться у тебя, что ты скрываешь, — сказал Виннитар. — Но пойми, мы невольно задаем себе…

На лице его отразилось облегчение, и он воскликнул:

— А, вот и мед! Чужестранец, прими рог из рук моей жены Салвалиндис.

Карл учтиво приветствовал жену вождя, но взгляд его задержался на девушке, что стояла рядом, протягивая рог Виннитару. Крепкая и стройная, она ступала с легкостью лани; распущенные золотистые волосы обрамляли ее выразительное лицо; на губах играла несмелая улыбка, в огромных глазах словно отражалось летнее небо.

Салвалиндис заметила его взгляд.

— Это наша старшая, — сказала она Карлу. — Ее зовут Йорит.

1980 г.

После прохождения подготовительного курса в Академии Патруля я возвратился к Лори в тот же день, в который покинул ее. Мне требовалась передышка, чтобы прийти в себя: каково, по-вашему, перенестись из олигоцена в университетский городок в Пенсильвании? Кроме того, нам надо было разобраться с мирскими делами. В частности, мне нужно было дочитать курс лекций и расстаться с университетом в связи «с получением приглашения из-за рубежа». Лори тем временем продала дом и избавилась от вещей, которые не понадобятся нам там, где мы собирались обосноваться.

Прощаться с многолетними друзьями было очень и очень тяжело. Мы обещали иногда заглядывать на огонек, сознавая, что вряд ли исполним свое обещание. Лгать было неудобно и неприятно. Похоже, у знакомых создалось впечатление, что моя новая работа — не что иное, как прикрытие, необходимое агенту ЦРУ. Что ж, разве меня не предупреждали в самом начале, что жизнь патрульного состоит из сплошных разочарований? Мне еще предстояло узнать, что это означает в действительности.

В один из тех дней, когда мы рубили канаты, связывавшие нас с прошлым, раздался телефонный звонок.

— Профессор Фарнесс? Говорит агент-оперативник Мэнс Эверард. Я хотел бы встретиться с вами, желательно в эти выходные.

Мое сердце учащенно забилось. Статус агента-оперативника — это едва ли не высшая ступенька, на какую мог подняться сотрудник Патруля Времени. На миллион с лишним лет, которые охранял Патруль, таких агентов было наперечет. Обычно патрульный, даже если он полицейский, действует в пределах установленного временного промежутка, постепенно проникает в его тайны и является членом той или иной группы, которая выполняет определенное задание. А агент-оперативник может отправиться в любую эпоху и поступать там, как сочтет нужным. Он несет ответственность только перед собственной совестью, своими коллегами и данеллианами.

— О… Конечно, сэр, — выдавил я. — Меня устроила бы суббота. Может, вы приедете ко мне? Гарантирую вам вкусный обед.

— Спасибо, но я предпочитаю свою берлогу — по крайней мере, на первый раз. Тут у меня под рукой и документы, и компьютер, и все остальное, что может пригодиться. Если вас не затруднит, встретимся наедине. С авиалиниями связываться не стоит. У вас есть на примете такое местечко, где наверняка не будет любопытствующих? Отлично. Вас должны были снабдить локатором. О’кей, тогда определите координаты и сообщите мне, а я подберу вас на своем роллере.

Позднее я выяснил, что любезность — не маска, а черта его характера. Крупный, внушительный на вид мужчина, обладавший могуществом, которое и не снилось Цезарю или Чингисхану, он со всеми был необычайно предупредителен.

Я уселся на сиденье позади Эверарда. Мы прыгнули — в пространстве и чуть-чуть во времени — и очутились на базе Патруля в современном Нью-Йорке. Оттуда мы пешком добрались до квартиры, которую занимал Эверард. Грязь, беспорядок и опасность нравились ему не больше моего. Однако он чувствовал, что ему нужно пристанище в двадцатом веке, да и привык к этой, как он выражался, берлоге — до поры до времени упадок, охвативший страну позже, как-то этого уголка не касался.

— Я родился в вашем штате в 1924 году, — объяснил он. — Вступил в Патруль в возрасте тридцати лет. Я решил, что именно мне следует побеседовать с вами. Мы во многом схожи и, вероятно, сумеем понять друг друга.

Глотнув для храбрости виски с содовой из стакана, который он мне предложил, я проговорил, тщательно подбирая слова:

— Не уверен, сэр. Я кое-что слышал о вас в школе. До вступления в Патруль вы как будто вели довольно лихую жизнь. А потом… Я же человек тихий; пожалуй, меня можно даже назвать размазней.

— Положим, это вы хватили, — Эверард бросил взгляд на листок бумаги, который держал в правой руке. Пальцы левой обхватывали головку старой трубки из верескового корня. Он то попыхивал трубкой, то подносил к губам свой стакан с виски. — Вы позволите мне освежить кое что в моей памяти? Итак, за два года армейской службы вам не довелось участвовать в настоящем сражении, поскольку вы служили в так называемое мирное время. Однако в стрельбе у вас всегда были отличные показатели. Вам не сидится дома, вы лазаете по горам, плаваете, катаетесь на лыжах, ходите под парусом. В студенческие годы вы играли в футбол и, несмотря на ваше телосложение, добились известного успеха. К числу ваших увлечений относятся также фехтование и стрельба из лука. Вы много путешествовали, причем порой ваши маршруты пролегали далеко в стороне от безопасных туристских троп. Что ж, я бы назвал вас любителем приключений. Иногда эта любовь доводит вас до безрассудства; вот единственное, что слегка меня настораживает.