Пчелы - [34]

Флора попробовала повторить действия полевки, но обнаружила, что это очень непросто. Она совсем замучилась и уронила несколько катышков, которые упали сквозь листья в траву. В итоге она решила слетать за одним из них – и там ей открылся подлинный ужас жизни.

Земля кишела телами. Раздувшееся тело мертвой мыши с белесыми глазами облепляли полчища муравьев. Между стволами растений валялись мертвые воробьи, их клювы были раскрыты так, что виднелись высохшие языки. И повсюду лежали мертвые пчелы, в бесчисленном количестве, и осы, и мухи. Их тела были подернуты бледно-серой пленкой, которая обрекла несчастных полевок из улья на ужасный конец.

Флора сразу взмыла ввысь, сквозь листву. Золотое поле наклонилось и покачнулось, когда она попыталась обрести равновесие, а земля надвинулась на нее, словно ее зоб, полный нектара, был привязан к мертвецам, лежавшим там, внизу. Пузырь с ядом в животе Флоры разбух, и она закружилась в воздухе, распыляя гормоны тревоги во все стороны, ожидая появления гигантской осы или орд Мириад, убивших стольких пчел. Но она была одна – только солнце, небо и поле, золотистое и ядовитое.

Она заметила какое-то движение. В глубине между цветочными стеблями по земле деловито продвигалась глянцево-черная армия муравьев, тащивших тело краснохвостого шмеля, одного из тех одиночек, что курсируют над фруктовым садом, перекидываясь любезностями с сестрами из улья. Судя по меху, шмель только недавно умер. Флора опустилась так низко, как только могла, и обратилась к муравьям на старом косноязычном наречии, общем для всех перепончатокрылых.

– Говорить, сестра? – Самый крупный из муравьев, направлявший колонию своих соплеменников, остановился. Его ротовые мандибулы отблескивали черным и выглядели весьма внушительно. – Говорить, сестра, – произнес он со странным акцентом.

Флора постаралась вспомнить кодовый язык из Королевской Библиотеки.

– Мертвые, – сказала она. – Что стряслось?

– Больной дождь.

– Когда?

Большой муравей зашевелил антеннами.

– Два… солнце.

– Два дня назад?

Муравей кивнул и вернулся к своей колонии, тащившей мертвого шмеля. Неподалеку отряд муравьев облеплял тело воробья.

Флора увидела достаточно. Если больной дождь прошел два дня назад, значит, Лилия-500 не совершила ошибки, вытанцовывая координаты, и цветы тогда были чистыми. Но теперь они отравлены, а ведь она, Флора, ела и пила из них.

Когда Флора запустила свой мотор и взмыла в небо, то почувствовала изменения в своем организме. Она набрала высоту, но потеряла равновесие, крылья стали терять чувствительность, и она заметалась из стороны в сторону. Ее внутренний компас крутился как флюгер, антенны шипели от статического напряжения, и наконец она перестала ощущать запахи. Она поднималась все выше в небо, ориентируясь на солнечное тепло, и ее одолевал страх по мере того, как выпитый нектар стал все сильнее жечь ее изнутри. Она искала в воздухе запахи родного улья, но не могла найти ни одного.

Золотистое поле под ней сжалось, буйный слепой подъем выбросил ее в холодный витой воздушный поток, откинувший ее на пол-лиги в неизвестном направлении. Под ней возник коричневый куст и тут же пропал. Внезапно она увидела надвигающуюся массу зеленых крон. Задыхаясь и кувыркаясь, Флора пыталась прорваться к краю захватившего ее воздушного течения и выскочить из него. Она стала падать сквозь листья, цепляясь за все подряд.

Листья были плотными, и она сумела ухватиться за один. Она подползла по краю к ножке, чувствуя, как ее жжет яд и антенны горят от токсинов. Деревья были кленами, и их простой запах чем-то напоминал половой гормон трутней. В теле Флоры возник спазм, но она доползла до ножки листка раньше, чем он достиг ее рта. Она стала отрыгивать нектар, но она выпила его довольно много, желая вернуться в улей нагруженной под завязку, и теперь ей требовалось время, чтобы избавиться от него.

Флора проклинала свою жадность, вытряхивая отравленную пыльцу из карманов и разбрасывая ее как можно дальше. Ее внутренности горели, а все члены дрожали, пока отравленный нектар курсировал по телу, ослабляя ее с каждой секундой. Недавнее желание покинуть улей и устремиться в свободный полет бесследно пропало, и теперь все, чего хотела Флора, – это снова ощутить букет милых запахов родного дома и тепло своего пчелиного семейства. Теперь еще больше сестер должны умереть, ведь она не сможет вернуться и предупредить их об опасности золотого поля – все ее сестры и младенцы в Питомнике…

Мое яйцо! Она не думала о нем с тех пор, как поднялась над взлетной доской, но теперь почувствовала его с такой силой, словно держала в руках, прижимая мерцающее, лучащееся теплом чудо к своему телу. А ведь такое чувство любви должно, несомненно, отягощать ее преступление против Пресвятой Матери и всего улья. Флора застонала – даже когда ей представился шанс искупить свой грех, гордыня подвела ее. Уж лучше умереть, вычищая соты трутней, чем навлечь беду на свой улей.

Вычищать соты трутней… Эти грязные, зловонные кабинки… Флору передернуло от одного воспоминания об этом. И внезапно она поняла, что ей нужно сделать. Крепко держась за ножку листа, она отчетливо представила вкус и запах фекальных отходов у себя на языке, с едким духом мужских гениталий…