Но все рушилось в один день… Кара была незаслуженной, мучение непосильно… Шубин поднял лицо к небу, горевшему в отверстии его гробницы золотыми очами ночных созвездий, и в тот же миг испустил крик неожиданности, изумления, почти суеверного страха.
Передним, высоко над его головою, как в раме, опоясанное отверстием каменного мешка виднелось слабо освещенное ближним фонарем перекошенное лицо Берга. Мнимый лакей давно уже сорвал с головы парик, совершенно изменивший его лицо, и с дьявольской улыбкой торжества смотрел на Шубина.
— Узнаешь меня, не правда ли, приятель? Вот где пришлось встретиться. Небось, попомнишь теперь, как оскорблять прирожденного курляндского дворянина! Не забудешь того рокового дня в селе Покровском и курьера Берга, умеющего мстить за обиды!
Алексей Яковлевич от слова до слова слышал злорадную речь. И резким пятном встало перед ним недавнее происшествие. Он внимательно взглянул на перекошенное лицо рыжего курляндца, узнал его и разом понял все. «Донос! Клевета из мести!»
— Убью, негодяй! — вскричал он и дико рванулся вперед, но сильный удар каменных стен о его грудь, голову и спину разом напомнил ему о его бессилии. Торжествующий хохот Берга еще больше подтвердил ему, что его угроза теперь неисполнима. Несчастный мог только испустить мучительный стон, почти лишаясь сознания.
Глава XXI
Собираются тучи. Жертва застенка
— Государыня гневается. Государыня не в духе изволила подняться.
Напрасно безотлучно окружавшие Анну Иоанновну девки-дурки, во главе с любимицей государыни Бужениновой, всячески старались увеселить свою высокую госпожу; напрасно Анна Федоровна Юшкова, безотлучная фрейлина императрицы, кликнула шутов, и те, умостившись в лукошки, принялись кудахтать по-куриному, что всегда так забавляло Анну; напрасно курляндка Зарленд, приставленная в надзирательницы к любимому говорящему попугаю государыни, заставляла своего питомца повторять чуть ли не сотый раз: «Нет могущественнее на свете русской императрицы. Да здравствует на многие лета императрица Анна Иоанновна!» Все напрасно! Государыня даже не улыбнулась на проделку шутов, обыкновенно заставлявшую ее смеяться, и не приласкала своего пернатого любимца.
Прибежала любимая собачка императрицы Цитринка; прибежал следом за нею специально приставленный к ней шут Никита Волконский, бывший знатный дворянин и князь, обращенный в шуты императрицей по личной вражде ее величества к его супруге, ныне заточенной в монастырь. Но и на Цитринку императрица не обратила внимания.
Прибежали, наконец, маленькие Бироны и начали шуметь и возиться, но Анна только морщилась в ответ на веселую болтовню детей. Даже Гедвига, приютившаяся у ее ног и рассказывавшая о новых своих обидах, причиненных ей братьями, не произвела на государыню обычного впечатления.
Анна Иоанновна была не в духе, и весь двор затих. На лицах фрейлин застыло почтительно-печальное настроение. Лица камергеров вытянулись, прилично случаю.
У императрицы были на этот раз уважительные причины к тоске и грусти. Вести из Польши не приносили ничего утешительного. Союзница Станислава Лещинского, Франция, обещала последнему усиленную помощь. Русский фельдмаршал Ласси с двадцатитысячным войском готовился к осаде Гданьска и слал с дороги предупреждения, что победа достанется не так-то легко, благодаря вмешательству французов, и что придется пролить много крови для того, чтобы одолеть врагов.
Но, помимо военных дел, еще другие заботы угнетали государыню. Принц Антон Брауншвейгский не понравился своей невесте, и принцесса Анна явно сторонилась его. Положим, принцесса была очень молода, и подрасти она немного, все могло бы измениться к лучшему. Но и самой государыне был не по душе робкий, заикающийся, бесцветный принц, хотя она всячески старалась не показывать этого приближенным. Отослать же принца обратно — значило оскорбить австрийского императора, которому он приходился близким родственником.
А тут еще принцесса Елизавета. Бирон открыл новые козни ее близкого приближенного и настаивает на привлечении его к розыску. Это будет удар для цесаревны и порвет и так уже натянутые отношения между ними… Но верный Эрнест открыл такие важные тайны, такие козни, что…
Анна Иоанновна даже вздрогнула при одной мысли о них…
И глубоко, глубоко задумалась она, положив голову на руку и глядя куда-то вдаль.
Потом она быстро окинула взором толпившихся вокруг нее приближенных. Что-то жесткое теперь мелькнуло в ее суровом, но далеко не злобном обычно лице.
— Эрнест прав, — произнесла она мысленно, — только строгостью и крутыми мерами можно создать благополучие России!
И решив это, государыня приказала позвать дежурного пажа. С ним она послала наказ торжествующему любимцу: допросить нового арестанта-прапора со «всевозможным пристрастием», т. е. со всею строгостью.
Маленький, темный застенок адмиралтейской крепости с сырыми сводами, освещенный единственною сальною свечою, поражал своим угрюмым видом. Кольца, дыбы, гнутые «виски» — все орудия пытки того времени нашли гостеприимство в этой страшной комнате, со скользким от обильно орошаемого человеческой кровью полом, с тяжелым, смрадным запахом сырости и тленья.
