Павлов - [28]
Задумчивый, он ходил от помощника к помощнику, не расспрашивал их, не советовался, все время говорил и тут же отвечал себе.
— Разберемся физиологически, — приглашал он себя, одной рукой подпирая голову, а другой решительно жестикулируя. — От раздраженной электричеством кожи идут импульсы в известные отделы мозга. Доберись они до места назначения, неминуемо последовала бы болевая реакция. Но она не наступает, происходит нечто другое — раздражение аппетита. Это значит, что импульсы сбились с пути, попали не туда, куда, надо. Их просто перехватили. Добровольно никто с пути не сойдет. Кто же это, спрашивается, там безобразит?
Ученому понадобилась другая рука. Жестикуляция его усилилась до тех пределов, когда сжатые кулаки и решительные жесты напоминает о единоборстве.
Теперь ему все ясно, понятно до мельчайших подробностей.
Возбужденный ассистенткой пищевой центр, точно насильник на широкой дороге, притягивает к себе раздражения, куда бы они ни направлялись, обогащаясь чужой энергией. Сбиваются ли эти импульсы с пути, как бабочки, привлеченные светом, притягиваются ли силой мощного пожара, — не важно. Важны результаты: чувство боли подавляется ощущением голода.
То же самое происходит с кошкой, охваченной половым возбуждением. Бром не успокаивает, а еще более возбуждает ее. Перехваченные импульсы и у нее, видимо, служат постороннему делу.
Теперь можно и пофантазировать. В этом случае свидетели ему не нужны. Ученый уходит к себе, садится за стол и устремляет мысленный взор свой в жизнь. Хорошо и легко так, мозг отдыхает, мир людей скользит мимо, примеры ложатся один за другим.
И. П. Павлов размышляет вслух.
У влюбленных бывает нечто похожее, они теряют аппетит, интерес ко всему окружающему. Всякое событие, как бы далеко оно от них не отстояло, каждая мелочь напоминает им о чувстве любви. Страх перед опасностью также тормозит чувство голода. Мать, озабоченная болезнью ребенка, не ест и не спит, не чувствует голода и усталости.
Помечтал и довольно, пора вернуться к собаке.
Суровый ученый, он снова впряг свой мозг, нагрузил его трудной задачей.
Пусть собака примирилась с электрическим током, чтобы избегнуть голодной смерти но, насытившись, отдавать свое тело на муки, — где же логика вещей, законы природы? Разве оборонительный инстинкт не сильнейший из инстинктов?
Слюнная железа должна разрешить его сомнения, он твердо спросит ее, настойчивей прежнего. Мир должен знать, в чем тут дело.
Ученый мчится к собаке, увлекая с собой ассистентку. Надо проверить, здесь что-то не так, не может быть, невозможно. Он снова кипит, страстный, неистовый, хватает ее за руку и горячо говорит:
— Вы простите меня, я хочу вас еще раз побеспокоить…
С женщинами он подчеркнуто любеьен, в их обществе ему легче владеть собой.
— Я прошу вас повторить ваш опыт. В выводах имеется ошибка, несоответствие с законом естественного отбора… Как ни говорите, а решение вопроса принадлежит действительности… Кто ее знает, мы всей глубины этих процессов не знаем…
Смущенная ассистентка спешит его заверить, что она нисколько не отрицает теорию естественного отбора.
— С чего это бы, Иван Петрович? Какие у вас основания?..
Оснований у него больше, чем надо, но он раньше утешит ее:
— Мне приходилось как-то в детстве падать с забора да на каменный пол. Давняя история, а вот помнится… И казалось мне, я падал в пропасть. То же самое и тут, ошиблись — и бог с ней, никакой катастрофы. Не такие еще дела у нас будут…
— Вы все-таки скажите мне, — волнуется ассистентка, — в чем моя ошибка?
— Не спешите, скажу. В животном мире, — простите, я повторяю старую истину, — выживают виды, наиболее приспособленные к жизни, в частности те, у которых крепче оборонительный инстинкт и временные связи. У вас вышло наоборот: собака, готовая из-за лакомства душу чорту запродать, в борьбе видов победила и выжила. Проверьте, голубушка, тут надо разобраться.
Она поняла его, но странное дело — опасения ученого ее не смутили.
Собака снова в станке. Короткая пауза — и включается ток. Ученый жадно следит за каждым движением собаки: электрические контакты на месте, ток въедается в тело, мучительно стегает по нервам, а у животного бежит слюна…
Но что вдруг случилось? Собака завыла, рвется из станка и отчаянно лает. Нужны большие усилия, чтобы ее удержать.
— Дарвину, как вы видите, ничего не угрожает. Я немного увеличила ток. Выросла опасность для жизни, и оборонительный инстинкт снова взял верх, подавил пищевой.
— Вот-те чорт! — не сдержался Павлов. — Природа-то оказывается всех нас хитрее…
Ученый уже и сам разобрался в механике. Усиленный новой поддержкой, оборонительный инстинкт вырвался из плена и подавил своего антагониста.
Все это догадки, предположения, возможна ошибка в расчете. Только эксперимент ответит ему: находятся ли центры в вечной борьбе?
Внимание ученого привлекает дворняга, скверная собака, надоевшая всем своим лаем. Это противное создание, по кличке «Усач», считало себя призванным охранять свою благодетельницу ассистентку Петрову от всяких друзей и врагов. Чуть кто покажется вблизи экспериментатора, собака уже рвется из ремней, лает, рычит, готовая вцепиться в него. Таков ее долг. Иное дело на воле, подальше от станка, — там она спокойна, ей некого больше охранять.
