Павильон Дружбы - [17]

Пространство пустого стола и пустого танцевального зала, карие глаза напротив черных, отрывок из спектакля, который никогда не будет поставлен.

— Колло, ну скажи, что тебя надоумили и заставили… Это ведь Робеспьер затеял, сам бы ты никогда не додумался до подобного… Ведь так? Колло, мне хоть немного будет легче…

— Что ж ты столь низкого мнения о моих умственных способностях? — расхохотался Колло. — Какой Робеспьер, о чем ты? Наш Неподкупный трагедию от комедии не отличит. Ему нет дела до театра… пока нет. А мне — есть. Твои приятели из Театра Нации ставят откровенно промонархические пьесы и надеются, что это сойдет им с рук? Ну уж нет!

— Но их убьют!

— Убивают бандиты в подворотне. А заговорщиков и монархистов казнят по справедливому приговору революционного суда.

— Скажи как есть: по твоему навету!

— Как драматично, Шиповничек! Вероятно, в этом месте мне положено чистосердечно раскаяться и сказать: горе мне, по моему навету гибнут невинные! — циничная ухмылка Колло резала, как нож. — Но мы не на сцене, увы. Революция доверила мне…

— Заткнись! И убирайся отсюда! — почти взвизгнул Фабр. — Видеть тебя больше не могу… убийца!

— Когда захочу, тогда и уберусь, а ты придержи свой паршивый язык, — Колло наклонился вперед, опираясь обеими руками о край стола, говоря медленно и негромко, словно вбивая гвозди-слова. — Меня отправили в миссию — я ее выполнил. А ты, ты же за эти годы ни ногой из Парижа, только и знаешь, что составлять фальшивые накладные, воровать у страны, содержать шлюх да таскаться с недобитыми аристократами по меблирашкам!

— Не было этого… — Эглантин невольно отвел глаза, уступив в поединке взглядов.

— Ага, ты чист и невинен, аки садовый цветок по весне! — хохотнул Колло. — Жаль, не прихватил из канцелярии Вадье любопытный отчетец, специально для тебя. Сообщение касательно двух типов приличного вида, вчера снимавших комнату в нумерах мамаши Альберты, что совсем неподалеку отсюда, в переулке за Карузелью. Неужели так приспичило, что ты даже сбежал со свадьбы задушевного приятеля? Я ведь заходил сюда, твой припадочный дружок Камиль бился в истерике, а тебя не было — ни тебя, ни твоей поблядушки Сешеля. И теперь он сидит тут и блеет: «Не было, не было!». Хоть бы врать толком выучился…

Больше всего Колло ценил это мгновение — когда человек уже понимает, что сломлен, что уступит и скажет все, что требуется дознавателю, но еще бессильно трепыхается рыбешкой на крючке. Это ощущение било по нервам крепче удачно отыгранного спектакля, сильнее первой влюбленности и хорошей потасовки. Никогда прежде он не знал этого чувства, обжигающего и сокрушительного, и где-то в глубине души даже испытывал нечто вроде благодарности гражданину Робеспьеру, открывшему для него прежде неведомую сторону мира. Сладость безнаказанности и власти — и осознание того, что именно он, Колло, в состоянии сделать то, от чего брезгливо отвернутся другие. В состоянии добиться нужного результата и успеха. Что в Лионе, что здесь, в полутемном Павильоне, стоя напротив Шиповничка, который больше не строит из себя неприступную цацу и нервно теребит полоску кружев на рукаве сорочки.

Мысль, навестившая взбалмошную лохматую башку Колло, была остренькой, подленькой — и сулила большие выгоды. А заодно позволяла с успехом заткнуть пасть заклятым соратничкам по Комитету, считавшим Колло не более, чем туповатым исполнителем чужих распоряжений.

— Фабр, ты действительно хочешь их спасти? — вкрадчиво, даже отчасти нежно поинтересовался Колло. — Своих дружков с улицы Сен-Мартен?

— Они такие же мои дружки, как и твои… — бесцветно откликнулся Эглантин.

— Не умничай. Отвечай толком — да или нет. Не то в самом деле домой пойду, а ты сиди тут и бейся головой о стол, покамест мозги из ушей не брызнут.

— Да! Да, черти бы тебя драли!

— Замечательно, — нехорошо обрадовался Колло. — Тогда бери листок, перо, чернильницу и пиши. Красиво, разборчиво и подробно.

— О чем писать? — то ли сыграл в недоумение, то ли в самом деле не понял намека Фабр.

— Шиповничек, — протянул Колло, — ну право слово, совсем ты отупел в последнее время. О Компании своей пиши. О том, как вы весело пьянствовали за счет голодающей страны и делили выручку. О том, как ты, Шабо, Сешель… кто там еще входит в вашу кодлу спекулянтов?.. так лихо ликвидировали свое заведение, что страна не получила с этого ровным счетом ничего, как вы снюхались с англичанами, про доходы с акций, которые вы прибрали в свой карман, ну и чем вы там еще занимались?..

Фабр уставился на него таким взглядом, будто с ним заговорило дерево из парка Тюильри. Или поздоровалась собака — внятно и по-человечески. Да, он действительно был одним из содиректоров и владельцев Ост-Индской торговой Компании, недавно закрытой по решению Комитета, и граждане директора действительно изрядно сплутовали с финансовыми отчетами и распределением дивидендов, но, во имя Верховного Существа, откуда мог пронюхать об этом столь недалекий и ограниченный тип, как Колло?

— Чего вытаращился? — пакостно хмыкнул «недалекий и ограниченный». — Да, концы в воду вы ловко спрятали, не подкопаешься. Но сейчас ты все толком изложишь, а я… я, так и быть, похлопочу касательно глупцов из Театра Нации, — обойдя стол, Колло бесцеремонно распахнул ящик, вытаскивая и шлепая на столешницу все необходимое. — Твори давай!