Павел Первый - [33]

Французам, бежавшим в Россию, разорвавшую с Францией дипломатические отношения, во времена, когда этой ненавистной страной правили Мараты и Робеспьеры, под страхом изгнания или же публичного осуждения Французской революцией, было строго предписано повиноваться закону их истинной родины. Для французских торговцев, занимавшихся продажей всяких безделушек и книг, российские границы были закрыты. Хотя в верхах общества продолжали говорить по-французски, чтобы продемонстрировать свою культуру, но всячески проклинали Францию, чтобы продемонстрировать свое отношение к происходящему. Екатерина заявила, что Франция – это «прибежище бандитов», что революционеры – это «мерзавцы», что необходимо «истребить самое название французов» и что не Париж, а Кобленц, место сбора эмигрантов и колыбель армии принца де Конде, отныне будет считаться столицей этого государства.

В отместку за этот антиреспубликанский и антифранцузский демарш, устроенный в европейских странах и в России, в октябре 1793 года во Франции было объявлено, что Мария-Антуанетта так же, как и ее муж, будет обезглавлена на эшафоте. Более того, усугубляя трагедию, здесь, согласно декрету Национального конвента, святыня христианской веры собор Парижской Богоматери был переименован в Храм Разума. Чем руководствовались члены конвента, переименовывая эту святыню: варварской насмешкой или атеистической глупостью? По чьей злой воле состоялось это переименование древнего кафедрального собора: подмастерья-философа или же пьяного подлеца? И действительно, думал Павел в то время, когда он находился с визитом во Франции, – и философ, и подлец занимались одним и тем же. Все отголоски сведений, которые приходили из Парижа, укрепляли его в идее, что для предотвращения распространения заразы на его личное гатчинское владение он должен повысить строгость к тем, кому повезло жить там под его началом.

В этой атмосфере полуармейского существования мелочный авторитаризм великого князя в наведении порядка и дисциплины обретал масштабы полного безумия. Одержимый второстепенными заботами, он только и делал, что занимался придирками к выправке своих солдат. Плохо пришитая пуговица на солдатском мундире раздражала его даже больше, чем ошибка, допущенная при изложении метафизической теории. Угнетенные выговорами и наказаниями, его люди жили в перманентном страхе чем-то ему не угодить. «Нельзя без жалости и ужаса видеть все то, что делает великий князь-отец, – писал Федор Ростопчин. – Впечатление такое, что изобретает средства, чтобы заставить ненавидеть себя. Он вбил себе в голову, что его презирают и стараются ему это показать; из-за этого он цепляется ко всему и наказывает без разбора… Малейшее опоздание, малейшее противоречие выводит его из себя, и он как с цепи срывается. Странным в его поведении было и то, что он никогда не исправлял свои ошибки, но продолжал гневаться против тех, кто их допускал. В Гатчине поговаривали о ежедневной жестокости и мелочных придирках»[21]. Однажды в присутствии своих сыновей, Александра и Константина, Павел для демонстрации своей принципиальности вынес офицеру за незначительный проступок в особенности жестокое наказание, процитировав его из решения Комитета общественного спасения Франции, и, смеясь, воскликнул: «Вы видите, дети мои, вы видите, что с людьми необходимо обращаться, как с собаками?!» И Александр, и Константин были удивлены его столь суровой строгостью, но не посмели ему что-либо возразить, однако оба подумали, что их бабушка, опасавшаяся за будущее страны, поступила не так уж недальновидно, отделив их от отца.

VI. Чья очередь?

Характер у Павла был такой подозрительный, такой тяжелый, такой непостоянный, что ежедневной заботой его жены было следить за его настроением и время от времени вмешиваться, чтобы избежать неприятностей. Если она и предпринимала усилия к тому, чтобы существование их пары было сносным, то для этого она должна была бороться сразу против разных сил: выходок своего мужа, который подчас грубо обрывал ее, а потом по десять раз на дню просил прощения; против своих сыновей, Александра и Константина, которые до такой степени были подчинены бабушке, что пренебрегали матерью; против Екатерины Нелидовой, которая играла в целомудрие, пользуясь им как неким орудием, разжигая желание великого князя и оставаясь при этом недоступной ему, а также против недавно появившегося среди домочадцев Его Высочества некоего Ивана Кутайсова, по происхождению турка, являвшегося «первым слугой в спальне великого князя». Этот льстец и изворотливый человек, добродушный малый, сначала служил брадобреем, но затем быстро стал доверенным лицом своего господина. Брея его по утрам, он нашептывал ему на ухо кое-какие советы по поводу того, как вести себя с женой и с детьми. Поговаривали даже, что он подыскивал ему фаворитку для того, чтобы излечить его от иссушающего увлечения Екатериной Нелидовой. Однако, несмотря на интриги своей правой руки, Павел продолжал с верностью исполнять свои супружеские обязанности. В то время как русские полки под командованием фельдмаршала Суворова полностью разгромили польских безумцев, а во Франции террор с неумолимой логикой повернулся против тех, кто его развернул, в Гатчине двор великого князя замкнулся в собственном круговороте и жил в ожидании счастливых событий.