Павел и Авель - [16]

«Новая радость во всем мире,

Мире нам явися,

Бог царь, от девы Марии

На земли родися.

Дайте, воспевайте,

Возыграйте,

Дай Бог вам,

вам господам,

господиновым женам

Скупно здравствовати.

Виват, виват, многие лета».

Пророк Василий также не забывал о праздниках и молитвах и к Рождеству написал князю Куракину такое послание:

«Ваше сиятельство, Александра Борисович! Приношу вам благодарность: вы меня избавили из темных темниц и от крепких стражей, в которых я был вечно заключен от Самойлова. Вы о сем сами известны, а ныне я по Его Императорскому приказу и вашему благословению свободен и пришел к вам поздравить вас с Христовым торжественным праздником и вас благодарить за таковое ваше ко мне благодеяние. И крайняго я вам за сие желаю душевнаго спасения и телеснаго здравия и многая лета и прочая вся благая и преблагая и пребуду в таковой памяти вечно-незабвенно. Богомолец ваш Василий».

В свою очередь Александр Борисович сообщил о здравии и обустройстве Васильева его величеству, и тот изъявил желание поторопить митрополита Гавриила с пострижением пророка в монахи. Сия царственная просьба была князем немедленно доведена до сведения митрополита. И крестьянин Василий был пострижен в декабре 1796 года в Александро-Невском монастыре с наречением ему имени Авеля. Василий, не в привычках которого было ждать милости от природы, решил отблагодарить и царя – и написал ему отдельное послание. Утром 5 января нового 1797 года Павел Петрович изволил осведомиться у князя:

– Дражайший Александр Борисович, как там поживает наш провидец? Не нуждается ли в чем? Посланы ли ему деньги на обустройство?

– Не извольте беспокоиться, государь Павел Петрович, все исполнено в точности. Сам он полон благодарственных верноподданических чувств. Даже письмо вам сочинил от оных избытка, – пояснил ситуацию князь.

– Письмо? Ну-ка дай сюда послание святого… – Павел I протянул царственную длань и лично, с трудом разбирая почерк, прочел следующее:

«Ваше Императорское Величество, всемилостивейший Государь! С сим, с новонаступившим годом усердно поздравляю: да даст Господь Бог вам оный, а по оном и многие богоугодно и душеспасительно препроводить. Сердечно чувствую высокомонаршия ваши ко мне недостойному оказуемыя, неописанныя милости, коих по гроб мой забыть не могу. Осмеливаюсь священную особу вашу просить о следующем и о последнем:

1-е) Благоволите указом не в продолжительном времени посвятить меня в иеромонашеский чин, дабы мог я стояти во церкви у престола Божия и приносити Всевышнему Существу жертву чистую и непорочную за вашу особу и за всю вашу царскую фамилию, да даст Бог вам дни благоприятны и времена спасительны и всегда победу и одоление на враги и супостаты.

2-е) Егда меня заключили на вечное житие в Шлиссельбургскую крепость, и дал я обещание Богу такое: егда отсюда освободят, и схожу в Иерусалим поклониться Гробу Господню и облобызать стопы, место ног Его.

3-е) Чтобы я был допущен лично к Вашему Императорскому Величеству воздать вам достодолжную благодарность и облобызать вашу дражайшую десницу и буду почитать себя счастливым.

4-е) Благоволите вы мне изъяснить на бумаге, за что меня наиболыпе посадил Самойлов в крепости, в чем и остаюсь в ожидании благонадежным».

– Однако каков наглец этот пророк! – иногда государь прибегал к сильным выражениям. – В Иерусалим его отпусти… а здесь кто мне пророчествовать будет? Дорога дальняя, случится все может…

– Совершенно с вами согласен, ваше величество.

– А эта просьба вновь принять его? Я устал уже от лобзаний отшельника. Но особенно, князь, меня радует просьба в письменном виде объяснить ему, за что тот очутился в крепости. Я намерен завести особый почтовый ящик, послание в коий сможет опустить всякий желающий, и собственноручно доставать оттуда почту, дабы таким образом знать все о чаяниях и нуждах моего народа, но это – уже явное злоупотребление милостями моими. Если бы в империи нашей цари лично бы писали всем арестантам причину их заточения, не хватило бы ни бумаги, ни перьев, даже если ощипать всех гусей, сколько их ни есть на Руси!

– Несомненно, Павел Петрович, – князь всегда соглашался с Государем, когда речь шла о вещах философских.

– Хоть он и свят и Богом просвящен, но зело дерзок. Другого бы выпороть приказал. Не пророчествовал бы – и никаких крепостей бы не было.

– А еще митрополит Гавриил попрекал Васильева, что мечтает-де достичь архиерейского достоинства, а сие иеромонаха звание – лишь первая ступень высокой лестницы, – Александр Борисович не стал покрывать зазнавшегося пророка.

– Пишите, князь – повелеваю: « прошение Васильева оставить без уважения, но для сведения митрополита заявить ему сие»

Между тем наши герои тоже были не чужды мирских радостей. Во дворце князя Куракина, где окопались граф Г. и Морозявкин, подготовка к светлому Рождеству Христову шла полным ходом. Слуги чистили и скоблили все залы и комнаты куракинского дома, вылизывая их чуть ли не языком, в сияющих цветных паркетинах отражался потолок, лепнины протирали тряпками, позолоту чистили нашатырем и зубным порошком. Повара в кухмистерской жарили и парили гусей, уток, пекли пироги с капустой и зайчатиной, варили рождественские наливки, словом все было прямо замечательно.