Пауки - [25]

Шрифт
Интервал

Сейчас улица была почти безлюдна, в нее уже заползали сумерки. Раде машинально поднял голову — взглянуть, высоко ли стоит солнце; однако где его увидишь среди этих высоких домов!

За спиной у него кто-то запел. Раде оглянулся — в окне, облокотившись на подоконник, стояла женщина с растрепанными волосами.

— Не хочешь ли жениться, паренек? — спросила она хриплым голосом.

«Нежный голосок, что у сороки!» — подумал Раде и, не оглядываясь, словно стосковавшись по солнцу, поспешил прочь из этих грязных, темных переулков.

«До чего же здесь все не так, как дома», — размышлял он, направляясь к вокзалу. В памяти, как живые, встали дом, ребенок, Божица… Неудержимо потянуло к ней, усталого, невыспавшегося. Уснуть бы, набраться сил, а потом уйти в родные горы к страстной Маше.

«Сладостен отдых усталому, пища голодному, огонь очага иззябшему — а любовь тому, кто горит желанием…» — думал Раде, веселый, довольный, охваченный радостью жизни, глядя из вагона на мелькавшие мимо виноградники, поля, деревья… А поезд с грохотом нес его к родным местам.


Илия зашел к отцу Вране уплатить талер за Радино венчанье и три форинта штрафа; целых три форинта — так ему и запомнилось, — один пятикронник и еще одна крона. На этом Илия успокоился. Но вскоре после венчания сына, в один из летних дней, Цвета снова сбежала от Радивоя, захватив с собой сундук с приданым.

Илия хотел было снова отослать дочь, но Цвета прилепилась к Раде и ни на шаг от него не отходила; так с ним вместе и ушла работать в поле. Раде упорно добивался, почему она все убегает от мужа.

— Не спрашивай, братец, — ответила Цвета. — Мне и свет божий не мил с тех пор, как я у него…

Несколько раз приходил Радивой, просил, грозил, приставал, а у самого лицо осунулось, — но Цвета молчала, как немая, ни разу даже не взглянула на него.

Радивой не снес обиды и ушел на заработки.

Не успел он покинуть село, как за Цветой нагрянул с друзьями Павел. Однако увести ее сразу не решился: привыкла, мол, бегать, как бы и от него не сбежала. Дом Илии богаче и веселей, а его семья живет скудновато. Лучше подождать оглашения и обвенчаться как полагается, по закону.

«Ну вот, слава богу, все по-хорошему кончилось, — думал Илия, — и урожай нынче богатейший, лучше некуда; садись на лавку и спокойно дожидайся зимы!»

И как взглянет он на свои дозревавшие хлеба, сердце так и взыграет: переливаются они на утреннем солнце сизовато-зелеными тонами, от светлой пшеницы до темной ржи; поле — точно море, по нему и там и сям плывут одетые зеленью холмики; морское дно — цветущий луг, над которым стоит на страже ряд тополей; вдоль них вьется речка, она не шумит, журчит по-летнему, точно с кем-то перешептывается. С полей, окутанных голубоватой утренней дымкой, доносится аромат гнущихся к земле, созревающих колосьев, а над ними безмолвствует еще укрытая тенью скалистая гора.

…Как раз в ту пору Войкан Вуич из-за потравы поссорился с Петром, братом Илии. Войкан подал на Петра в суд. Пришлось Петру возместить убытки и уплатить штраф в две кроны.

Петр обозлился и пригрозил отомстить. На следующий день он отправился в город к стряпчему и, выдав ему доверенность, просил предъявить иск о взыскании двух четвертей кукурузы, которые Войкан задолжал ему еще с зимы за нанятого вола.

В разгар страды пришли повестки. Войкан с Петром вместе отправились в город. По пути разговорились про добрый урожай, про жатву. Петр предложил Войкану свою лошадь, когда кончит молотить у себя.

Солнце палило немилосердно. С полей неслась песня жниц и жнецов, вдали, где-то на проселке, поскрипывали телеги.

— Жал бы я сегодня, — тянет Войкан, — давно пора… — и вдруг, словно сейчас только пришло ему в голову, сказал: — Давай мириться, Петр! На что сдался нам суд? Две четверти я тебе отдал, предлагал и другие две, но ты сам отказался принять: не высохла, дескать, как следует… Хорошо, дам тебе, брат, две четверти самой лучшей, когда она в цене… Приходи за ней, когда понадобится!

— Нет, не выйдет, — отвечает Петр. — Когда ты мне предлагал эти четверти? Брось, дядя, — долг платежом красен! В другой раз — пожалуйста, но сейчас пускай будет все по закону; ведь и ты взыскал с меня убытки через суд, правильно я говорю?

— А расходы?

— Заплатит тот, кто проиграет… Я-то, пожалуй, и не прочь уступить, да не могу, дело уже в руках адвоката.

— Неужто? О господи, и ради этого приедет сюда адвокат?

— Не знаю… увидишь. — Петр улыбнулся и поспешил первым войти в помещение суда.

На слушание дела прибыл из уезда адвокат. Он зашел в читальню выпить кофе и поболтать с приятелями, но, никого не застав, взглянул на часы и отправился в судебный зал. Поздоровался с судьей, сел.

— Дело пустячное, — сказал он, — быстро закончим.

Служитель позвал тяжущихся. Войкан, увидев адвоката, опешил и тут же заключил: «Теперь не выкрутишься. Бесполезны любые резоны. Не станет судья ради меня портить с ним отношения. Ворон ворону глаз не выклюет!»

Но все же сказал судье:

— Две четверти я отдал, предлагал и остальные, да он не пожелал даже прийти за ними: есть свидетели, могут подтвердить.

— Так ли это? — спросил судья Петра.


Рекомендуем почитать
Старопланинские легенды

В книгу вошли лучшие рассказы замечательного мастера этого жанра Йордана Йовкова (1880—1937). Цикл «Старопланинские легенды», построенный на материале народных песен и преданий, воскрешает прошлое болгарского народа. Для всего творчества Йовкова характерно своеобразное переплетение трезвого реализма с романтической приподнятостью.


Неписанный закон

«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…».


Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цепь: Цикл новелл: Звено первое: Жгучая тайна; Звено второе: Амок; Звено третье: Смятение чувств

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881—1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В первый том вошел цикл новелл под общим названием «Цепь».


Графиня

Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.


Том 5. Рассказы 1860–1880 гг.

В 5 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли рассказы 1860-х — 1880-х годов:«В голодный год»,«Юлианка»,«Четырнадцатая часть»,«Нерадостная идиллия»,«Сильфида»,«Панна Антонина»,«Добрая пани»,«Романо′ва»,«А… В… С…»,«Тадеуш»,«Зимний вечер»,«Эхо»,«Дай цветочек»,«Одна сотая».


Императорское королевство

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Дурная кровь

 Борисав Станкович (1875—1927) — крупнейший представитель критического реализма в сербской литературе конца XIX — начала XX в. В романе «Дурная кровь», воссоздавая быт и нравы Далмации и провинциальной Сербии на рубеже веков, автор осуждает нравственные устои буржуазного мира, пришедшего на смену патриархальному обществу.


Золотой юноша и его жертвы

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.


Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Романы Августа Цесарца (1893–1941) «Императорское королевство» (1925) и «Золотой юноша и его жертвы» (1928), вершинные произведем классика югославской литературы, рисуют социальную и духовную жизнь Хорватии первой четверти XX века, исследуют вопросы террора, зарождение фашистской психологии насилия.