Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - [50]

– Откуда ты знаешь, что происходит в мужском туалете? – спрашиваю я у Диди. – Ты подглядываешь, потому что хочешь увидеть своего пятнистого одноклассника в одних чадди?

Пари толкает меня и говорит мне заткнуться, словно Руну-Диди – ее сестра. Затем она спрашивает:

– Диди, а Четвертак и Аанчал знакомы?

Это глупый вопрос, но он не позволяет глазам Диди сжечь меня.

– Почему ты спрашиваешь?

– Да так.

– Четвертак напевал всякий раз, когда видел Аанчал. И он круглый год дарил ей валентинки: например, в июне или в октябре.

– Они были парнем и девушкой? – спрашиваю я.

Диди смотрит на меня с презрением, затем говорит:

– Она принимала его валентинки, она принимала валентинки от всех. Девушки у колонки вечно говорят об этом. Четвертак пел песни, заявляя о своей любви к Аанчал, но для Четвертака в этом нет ничего особенного. Если верить его песням, он влюблен в каждую девушку в басти.

– А Аанчал? Ей нравился Четвертак? – спрашивает Пари.

– Кто знает? – говорит Руну-Диди. – У нее было много поклонников. Люди говорят, ей нравилось внимание.

Я не знаю, что это значит. И спросить не могу, потому что прямо сейчас Руну-Диди отчего-то меня ненавидит.

Аанчал

Девушка чувствовала дрожь мужчин, собравшихся у дхабы напротив «Let’s Talk по-английски». Их головы поворачивались, когда ее синие сандалии скрипели по плитке на лестнице института, а взгляды следовали за ней, двигаясь с той же скоростью, что и она. Она дернула желтую дупатту вниз, чтобы прикрыть руки. Как раз этим утром мать говорила ей не наряжаться на уроки разговорного английского ради мальчиков. Костюм без рукавов в холодную погоду до добра не доведет, сказала мать, костыли в руках грохотали в унисон с ее голосом. Она настояла, чтобы Аанчал хотя бы накинула дупатту.

Это не имело никакого значения, потому что желтый цвет шел Аанчал, особенно на контрасте с черным зимним воздухом, который прилипал к коже, как влажный гудрон. Кроме того, Аанчал была нечувствительна ни к холоду, ни к вожделению, которое лилось из глаз молодых людей, которые подкупили администратора из «Let’s Talk», чтобы взглянуть на ее расписание и выучить его наизусть. Прогуливая работу или учебу, они оказывались около института ровно в тот час, когда заканчивались ее занятия, как это было и сегодня. Худшие из них показывали ей грубые жесты. Другие свистели или тайком поднимали телефоны, чтобы сделать фотографию. У некоторых даже был ее номер телефона: администратора страшно оскорбил вопрос Аанчал, будет ли позволено хоть каким-то подробностям ее жизни остаться личными. Целыми днями ее мобильник разрывался от сообщений этих странных мужчин: «Привет!», «Хай!!!», «Давай дружить?», «Как ты? Ты получила мое сообщение?». Эти хотя бы были приличными.

Она знала, что о ней говорили в басти и на улицах Призрачного Базара. Мужчины и женщины, молодые и старые, даже жены, имеющие кучу любовников, оттого что мужья не могли удовлетворить их в постели или слишком часто их били, и мужья, которые тратили зарплаты на выпивку и любовниц, перемывали ей кости с жадностью голодных собак, напавших на тощую птицу.

Ну и пусть болтают – эти люди жаждали чего-то более реального и близкого, чем драмы по телевизору. Пусть распускают сплетни из-за слишком короткой, по их мнению, юбки или бородатого парня, с которым ее видели. Мусульманин, ну это уже слишком. Тауба тауба, девица совсем без стыда. Помните, как она была молода, когда все это началось? Они сплетничали и возвращались по домам, довольные, что их собственные дети, хотя и разочаровывают, или плохо себя ведут, или просто туповаты, по крайней мере не воплощают в себе полное моральное падение, в отличие от нее.

Она шла прочь от института, краем глаза отмечая приближающуюся фигуру мужчины, следующего за ней. Она отказывалась признавать его присутствие, но его размеренные шаги нагоняли ее.

«Помнишь меня, – сказал он. – Помнишь, о чем мы разговаривали».

Она действительно помнила его, его лицо, нотку угрозы в его голосе.

Она ускорила шаг, но все же услышала: «Не надо стесняться, мы знаем, какая ты на самом деле».

Несколько месяцев назад его пальцы застучали в окно салона красоты, в котором она работала, и стучали, пока она не вышла и не спросила, в чем дело. Он изложил свое предложение, словно в нем не было ничего особенного: словно решал, сколько потребуется ткани для шитья лехенги[43]. Она обдумала его предложение – и как было не обдумать? Она слышала о быстрых деньгах, что зарабатывают студентки в эскорте. Эти деньги вытащили бы ее из басти, подальше от вечно злого на нее отца и от матери, постоянно озадаченной своей дочерью, которая не имела ничего общего с остальными членами семьи.

Возможно, этот человек вернулся, потому что в тот раз пауза между его вопросом и ее «нет» оказалась слишком долгой.

«Хэлло, мадам, я с вами говорю», – сказал он теперь.

Рядом с ней школьницы торговались с продавцами браслетов. Лоточник потряс бамбуковую корзину с головками чеснока, и в воздухе, словно белые бабочки, закружилась шелуха. Молодой парень ради смеха поставил на голову старика три пустые металлические миски. Все вокруг было таким обычным. Кроме этого мужчины.