Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - [40]

– Нет, сааб, – говорю я. Мы не должны брать сладости у незнакомцев. Гуру научил меня этому на вокзале.

– Ну как хочешь, – говорит мужчина.

– Джай, ты работаешь в моей чайной, – говорит Дуттарам, когда борец отходит к группе мужчин, что обсуждают леди, пахнущую аттаром. – Это делает мою чайную твоей?

– О чем это вы, малик?

– Именно. Этот парень, он делает кое-какую работу у одного владельца хайфай-квартиры и думает, что от этого он тоже становится хайфай-человеком.

– Что за работу? – спрашиваю я. Я не знаю ни одного мужчины из нашей басти, который бы убирался и готовил для хайфай-людей.

– Кто знает, – говорит Даттарам.

– А из какой он высотки? – спрашивает Фаиз. Он ставит пустой поднос на прилавок Дуттарама.

– Из «Золотых ворот». Говорят, что квартиры там такие большие, что занимают целый этаж.

Я смотрю на Фаиза вытаращив глаза. Ма никогда не рассказывает о самых потрясающих штуках из хайфай-жизни. Она только и делает, что заводит плохой бак-бак про свою леди-босса.

Меньше чем через час Дуттарам дает мне двадцать рупий и говорит валить. Фаиз не позволяет мне протестовать и тянет за собой.

– Прекрати разбивать его стаканы, когда моешь посуду, и он заплатит сколько положено, – говорит Фаиз.

Я разбил один стакан. Он не может стоить двадцать рупий.

Но я хотя бы стащил с тарелки нанхатаи. Я убеждаюсь, что Дуттарам не смотрит, и затем бросаю несколько крошек псу под тележку самосы.

– Сюда, мальчик, сюда, – говорю я ему.

У него влажные глаза, словно подведенные сурьмой, а хвост изогнут как буква «С». На шкуре кое-где не хватает шерсти, ребра торчат, но он мне улыбается и съедает печенье за считаные секунды.

Я оставляю след из крошек нанхатаи на земле, и пес следует за мной, его язык слизывает еду у моих ног.

– Что, если эта собака – злой джинн? – спрашивает Фаиз.

Этот пес точно не злой кто-то там; он слишком милый.

– Я отведу собаку в дом Омвира, – говорю я. – Сходишь за Пари и встретимся там?

– Я тебе не помощник. Не говори мне, что делать.

– Пожалуйста, йаар, пожалуйста, – умоляю я, сложив руки, как в молитве.

– Хорошо, – говорит Фаиз, но довольным не выглядит. Он убегает.

Я решил, что назову пса Самоса, потому что он живет под тележкой самосы и отлично пахнет, тоже как самоса.

Мы с Самосой долго болтаем. Я ввожу его в курс нашего расследования. Мы не так уж много расследовали, потому что должны ходить в школу и делать домашнее задание, и нашим родителям не нравится, когда мы торчим на улице после наступления темноты. Мы дважды проследили за Четвертаком до тхэки, но он не делал ничего подозрительного, просто пил дару. В отличие от других пьяниц с каждым глотком он становился все тише и тише.

– Вот почему мне нужна твоя помощь, – говорю я Самосе. – Твой нос сможет обнаружить, куда делись Омвир и Бахадур.

Интересно, остались ли в нашей басти их запахи или их уже вытеснили новые.

Самоса виляет хвостом. Он станет для меня намного лучшим помощником, чем Пари. У нас с Самосой будет собственный секретный сигнал, как только я его придумаю.

Мама Омвира сидит на пороге с младенцем-боксером на коленях и поет ему песню. Ее правая рука гладит его животик. Я спрашиваю, можно ли мне взять что-нибудь, что принадлежит Омвиру, а она шикает на меня «шу-шу-шу».

– Держи эту грязную псину подальше от моего ребенка, – говорит она.

Я думаю, что она вечно сердитая, потому что у нее сердитый ребенок. Самоса вовсе не грязный.

Брата Омвира, плохого танцора, поблизости нету. Должно быть, он помогает их папе, гладильщику-валле, как раньше делал Омвир. Соседка-нани, что сидит, вытянув ноги на чарпае, подзывает меня.

– Ты переживаешь за своего друга, – говорит она дрожащим, возможно, от старости, голосом.

– Мы молимся за Омвира, а также за Бахадура, на каждом утреннем собрании, – говорю я.

Самоса нюхает ножки чарпаи, на которой сидит нани. Курица квохчет и спешит от него подальше.

– Ты, наверное, слышал, – говорит нани, – отец Омвира перестал работать. Он ходит по улицам с фотографией Омвира и таскает своего второго сына за собой. Он не приносит домой денег. Что они будут есть? Как они прокормятся? Она… – нани кивает на маму Омвира, – говорит, что сама пойдет работать, но кто присмотрит за ее ребенком? Она ждет, это буду делать я, в моем-то возрасте? – голос нани повышается с каждым вопросом.

Мама Омвира разговаривает на детском языке со своим ребенком-боксером, чьи кулаки теперь дергают ее за волосы. Нани все жалуется и жалуется на папу Омвира.

– Набрал денег в долг, – говорит она. – Теперь у них по утрам бандиты у дверей, требуют все вернуть, а он так и не идет работать.

Это грустная история, но я слушаю вполуха. Интересно, где застряли Фаиз и Пари.

– Гладильщик-валла всегда ждал, что с ним случится что-то ужасное, – говорит нани. – Думал, что потеряет работу, что его жена и дети будут голодать, и вот теперь все сбывается.

– Где собака? – слышу я голос Пари.

– Смотри, – говорю я, указывая на черный нос Самосы, выглядывающий из-под чарпаи.

Фаиз привел Пари сюда, как я и просил, но у нее в руках книжка, а это уже слишком даже для такой выпендрежницы, как она. Она хочет, чтобы все знали, что она единственная в нашей басти, кто получил зеленую карточку читального центра, которую работающие там диди дают тем, кто прочел больше сотни книг. У нас с Фаизом ноль карточек, потому что мы прочли ноль книг.