Патриот - [67]

Человек на кухне им не мешает и даже нравится.

Хозяйка сама ему сообщила: гости, как правило, принимают его за профессионального бандита, который скрывается от подельников. Так оно и есть, ответил он ей тогда.

…Два часа забытья освежили Знаева. Можно было встать, одеться, выйти к гостям, поздороваться, выпить красного вина или зелёного чаю, но ничего из перечисленного делать совершенно не хотелось, и он просто лежал под одеялом, в предутренней прохладе, и ждал, когда она к нему придёт.

«Кандинский…», доносилось до него из-за стены. «Фон Триер… Бэнкси… Акционизм… Уорхолл… Ротко… Шульженко… Постмодернизм… Тарантино… Трики… Ван Гог… Хиппи… Андрей Рублёв… Малевич… Кубрик… Лимонов… Модильяни… Гигер… Достоевский… Херст… Тупак… Куросава… Экстези… Соцреализм… Климт… Курёхин… Depeshe Mode… Поллок… Джобс… Панк… Мондриан… Боуи… Гринуэй… Рахманинов… Набоков… Кобейн… Бродский… Rammstein… Баския… Фотореализм… Пикассо… Андеграунд… ЛСД… Хамдамов… Раушенберг… Прилепин… Шагал… Джаггер… Эйзенштейн… Филип Дик… Эдгар По… Барышников…»

Обычно он ложился на свой диван примерно в полночь, и ждал её до трёх часов ночи. Не мог уснуть, пока она не приходила.

А когда уходила – засыпал мёртво.

После четырёх часов такого сна просыпался в прекрасном настроении, с благодатной ломотой в мышцах, и уходил на лёгких ногах, как будто ему было двадцать пять, а не сорок восемь.

Это продолжалось весь май и весь июнь.

Она приходила, горячая, маленькая, весёлая, почти всегда немного пьяная, а в иные ночи порядочно пьяная; приходила, шлёпая босыми ступнями; скидывала через голову домашний балахон и забиралась к нему под простыню.

И гладила его по лицу и плечам, и целовала.

Её миниатюрность приводила его в восторг. Она почти ничего не весила.

– Какой хороший день, – прошептала она. – Я продала картинку. Даже не знала, что могу быть такой счастливой.

– Молодец, – ответил он. – Действительно, большой день. Сказала бы раньше. Я бы вышел, выпил бы с гостями.

Она засмеялась и прижалась сильней, и задышала чаще.

– Нет, – ответила, – ты бы его спугнул. Покупателя. Это тихий интеллигентный американский еврей. Он увидел бы твои подбитые глаза и убежал бы сразу. Хорошо, что ты не вышел.

– Жаль. Я бы с удовольствием напугал тихого американца.

– Прекрати. Он хороший человек. И соображает в своём деле. Он попросил право первого показа моих новых работ. Это хороший знак. Это значит, он действительно заинтересован.

– Если бы предупредила, я бы вообще не приходил.

– И где бы ты ночевал? В квартире без мебели? На полу? На газетках?

– Спать на твёрдом полезно для здоровья.

– Не рассказывай мне про здоровье. Ты неважно выглядишь. У тебя ввалились щёки. Ты мало спишь и ешь. У тебя каждый день стрессы. Ты можешь умереть в любой момент.

– Спасибо, дорогая. Я пока не планирую.

Она сильно укусила его в ключицу.

– Никто не планирует. Но в твоём возрасте уже пора иметь в виду.

– Ты забыла. Я пятнадцать лет прожил за городом. В собственном доме в дубовой роще. Это была постоянно действующая кислородная камера. Каждый день я вставал на рассвете и по три часа занимался спортом. Я не курил, очень мало пил и ел самую лучшую еду, какую можно купить за деньги. Я не употреблял ни кофе, ни чая, пил только родниковую воду, по четыре литра ежедневно. Я торчал на всём этом. Бассейн, сауна, медитация, массаж. Я – очень здоровый человек.

– Я не забыла. Я помню эти ужасные рассказы. Вести такой здоровый образ жизни могут только больные люди. Физкультура не спасёт тебя ни от внезапного инфаркта, ни от безумия, ни от рака.

– И что мне делать, по-твоему?

– Работа тебя убьёт. Будешь продолжать – умрёшь. А я бы не хотела. Ты бы мне ещё пригодился.

– Спасибо, – сказал он. – Это приятно слышать. Думаю, нам надо отметить твой успех. Завтра же.

– Только не завтра. Я хочу начать новую картину как можно скорей. Меня прёт, у меня подъём. С утра поеду на Крымский мост, куплю полотно – и вперёд.

– Купи большое полотно, – напомнил он. – Самое большое, которое пролезет в дверь.

Она снисходительно засмеялась.

– Господи, – сказала, – о какой ерунде ты думаешь? Всегда можно нанять мастеров, они вынут окно целиком и втащат полотно на верёвках. А потом точно так же вытащат. Все так делают. Главное – чтоб я сама понимала, готова ли к большим объёмам.

– Давно готова.

– Но имей в виду – я проработаю дней десять, а потом уеду.

Едва прозвучало слово «уеду», Знаев вздрогнул и испугался: он так привык уже к собственной идее «отъезда», что считал эту идею «своей», как бы присвоил её, и теперь, когда другой человек заговорил о том же самом, – ощутил недоумение, чуть ли не ревность. В картинке, которую он в последние два дня себе нафантазировал, уезжал только он один, остальные неподвижно оставались на своих местах.

– Куда? – спросил он.

– Как обычно. В Крым или в Абхазию. Денег хватит на целый месяц. В августе вернусь. Ты можешь жить здесь. Ключ у тебя есть.

Он подумал и возразил:

– Но я не могу без тебя. Целый месяц! Ты с ума сошла.

– Ты сам собирался уезжать.

– Это другое, – нервно возразил он.

– Ты уже решил, куда?

– Ещё нет, – ответил он, тут же понимая, что впервые ей соврал.