Патриот - [8]

Глава 4

История с предвыборной компанией скоро получила продолжение. Не для всех, но для некоторых: очевидно, по каким-то критериям они оказались лучшими. Может быть, раздали больше всего листовок.

Хотя Яно ничего не раздавал. Он к тому времени только-только вернулся. Так что, скорее всего, причиной послужили три хвоста у Ислама: он тогда едва начал выбираться из кратера, оставленного кровопролитными боями на полях виртуальных сражений. И два хвоста Яно — по геометрии и английскому языку, нажитые из-за природного раздолбайства.

Так или иначе, их обоих вызвали в деканат, и Валюта предстала пред ними во всём её зелёном великолепии.

— Это очень уважаемый человек, — сказала Нина Михайловна, захлестнув их тросом своего взгляда, обоих сразу. — Не вздумайте его расстроить, ребята. В стенах этого университета слишком много людей, ему обязанных. Если бы не он, вы бы здесь, возможно, не учились.

Нина Михайловна — замдекана, и кличку она заработала любовью к нарядам зелёного, «долларового» оттенка. Вот и сейчас на ней хлопковые брюки цвета нежной листвы. Как некогда заметил Паша: «Посмотришь на свет и увидишь водяные знаки». Нина Михайловна прямая, с тяжёлым могучим лицом и мясистыми руками. Волосы на затылке забраны в тугой пук. Она их не красит, как многие женщины её возраста, и там проглядывают ниточки седины.

— Будете освобождены от занятий на завтра и послезавтра. И конечно же это зачтётся вам на зачёте по выбранному вами предмету.

«Зачтётся на зачёте» значило, что платить за этот самый зачёт нужно будет в разы меньше. Что же, очень неплохо. Но Ислам всё же предпочёл не иметь ни с ней, ни с этим «уважаемым человеком» ничего общего.

— А можно отказаться? — спросил он. — Наверное, найдутся ребята, чьё положение серьёзнее нашего.

— Вы, вероятно, не понимаете всей серьёзности положения, — произнесла Валюта. Подвигала по поверхности стола стопку красных журналов. — Мы обязаны этому человеку, и нам бы не хотелось его подставлять. А вы обязаны нам как вашим преподавателям и наставникам. Радуйтесь, что наш университет даёт вам такую возможность. В семь тридцать будьте по этому адресу. Не опаздывайте, и оба ведите себя, как подобает приличным студентам. Не позорьте наше доброе имя.

— Сдаётся мне, что нас только что наняли кого-нибудь убить, — говорит Ислам, как только за спиной закрылась дверь. Складывает пальцы пистолетиком и целится в Яно.

Яно, похоже, ничего не понял.

— Мы куда-то пойдём? — спрашивает он.

— Забудь.

Вечером они были по нужному адресу. Секретарша провела их в кабинет, щедро обставленный лакированным деревом, и навстречу, скрипнув резным деревянным креслом, поднимается Уважаемый Человек.

Перво-наперво Хасанов видит щегольскую рубашку: словно парус, маячит она перед глазами. И только потом белое лицо, щёки, что затекают в воротник, и губы, что кажутся ещё одной складкой, подобной тем, в которых тонут глаза. Мочки ушей вытянуты, и вспоминается картина Дали с текущим временем.

Пожимает обоим руки и усаживается обратно, растекаясь по коричневой обивке.

— Не хочу на вас давить, — сразу приступает он. — У меня есть работа, но браться за неё или нет — решать вам.

Ислам спрашивает, что за работа, и Уважаемый Человек радуется, как ребёнок неожиданному подарку. Вещает с придыханием:

— Эх, пацаны. Вы ж студенты, правильно? Вам, наверное, не хочется на халяву трудиться. Ну, в смысле, за просто так. Понимаю, — кивает, степенно потирая запястье. — Деньги всем нужны. Что ж, деньги будут тоже, не сомневайтесь.

— Что за работа?

— Так интересно?

Подбородок затрясся и запрыгал, как будто наполненный водой пакет. Дебелое лицо выражает радость и энтузиазм.

— Смотря что за работа.

— Какая разница? — Уважаемый Человек вдруг меняет радость на возмущение, и краешки его рта теперь стремятся не вверх, а вниз. С грохотом отодвигает кресло, прохаживается по кабинету — Ислам и Яно отступают на шаг. — Главное — деньги платят. Разве нет? Кстати, это вам за энтузиазм.

Хмурясь, роется в бумажнике. Бумажник знатный, так и сверкает лакированной кожей, большой. Такие люди не могут без бумажников и дипломатов. Из бумажника лезут карточки, визитки. Смятые в трубочку деньги. Если перевернуть и потрясти его или вон, например, тот дипломат на краю обширного стола, посыплются горы мусора: крошки, залитые кофе документы. Газета с прошлой недели. Зато сам стол идеально чист: только монитор, пара икон и позолоченная ручка толщиной в палец. Позолота с неё уже кое-где слезает, вон на кончике, где в минуты напряжённой работы мужчина зажимал его между зубами, уже виден пластик. «Возможно, если он улыбнётся пошире, мы увидим эти крошки позолоты», — думает Хасанов, и его изнутри заполняет какое-то мерзкое ощущение.

Не отрываясь, глядит ему в глаза. От таких людей лучше не отрывать взгляда. Вообще не отрывать.

Ислам переводит взгляд на две сотки в руках.

— Приходите сюда вечером. Часиков в десять. Приводите друзей, только надёжных. Берите, берите.

Буквально впихивает деньги в руки Яно. Тот берёт и держит их у груди в обеих руках, с ужасом глядя на Уважаемого Человека.

— И помните, я знаю ваши фамилии. Записано. Где же у меня записано-то… В общем, где-то записано.