Patrida - [43]

Природа Греции и здесь, на материке, была такой же мягкой, как и на острове. Отлогие склоны холмов, покрытые рощами оливковых и фисташковых деревьев, виноградниками; стада овец и коз, белеющие на красноватых, видимо, богатых глинозёмом равнинах, синева моря, то и дело открывающаяся справа… Однажды Артур заметил вдали заснеженный конус горы на острове Эвиа — тот самый, что увидел с другой стороны, когда плыл с Лючией под парусами.

К середине дня пошёл дождь. А когда автобус, проехав у подножья суровой горы Геликон и Олимпа, стал взбираться по крутизне шоссе к перевалу на Парнасе, повалил густой снег. Все вокруг стало молочно–белым — небо, скалы, дорога, сам воздух.

Сейчас, сидя в пронизанном солнечными лучами кафе, хорошо было вспоминать об этой вчерашней метели, о том, как вместе с обвешанными фото— и кинокамерами туристами поднимался от остановившегося на шоссе автобуса сначала по одной лестнице, затем, пройдя скользкой, обледенелой дорожкой, — по другой, пока не вышел к остаткам колоннады, к развалинам Дельфийского храма, под которым в подземелье когда‑то сидели пифии, вещали для истолкования жрецам свои предсказания.

Ещё с Геликона Артур ощущал левой ладонью, всем телом мощную пульсацию энергии, бьющую в этих краях. В Дельфах она усилилась. Артуру осталось только сожалеть, что рядом под густо падающими хлопьями толпятся замёрзшие туристы с экскурсоводами, что он лишён возможности вытянуть ладонь, попробовать отыскать источник…

Потом всех повели в находящийся поблизости музей. И вот тут, в одном из его залов, Артур испытал подлинное потрясение.

Приставленная явно к чужому торсу, на него чуть искоса смотрела мраморная головка несказанной красоты. Эту красоту не с чем было сравнить, не было аналогов ни в живописи за все века её существования, ни в жизни… И хотя на табличке у подножья было почему‑то написано, что это Дионис, Артур видел: перед ним лицо молодой женщины, исполненное такой духовной чистоты, что он надолго замер.

Ни царство животных с его бабочками и птицами, ни царство растений с его цветами, ни геология с её драгоценными камнями и металлами, ни даже все разнообразие человеческих рас — ничто ни в отдельности, ни вместе не содержало даже намёка на то, что на земле может возникнуть такая красота. Глядя на эту голову, чей нос с одной стороны был безжалостно отбит, невозможно было не поверить в существование Бога.

Теперь, когда чудом встретились он, Артур Крамер, и эти глаза, не пустые, как у многих древнегреческих статуй, а с внимательными, спокойными зрачками, он как бы получил сигнал со своей настоящей духовной родины. Весть о том, что она реально существует.

Сейчас, допивая кофе, он с улыбкой вспомнил, как несколько испугался, когда обнаружил, что американцы и французы куда‑то делись, ушли из залов музея. И у выхода их уже не было. Сквозь усилившуюся метель пробился он к первой лестнице, сбежал по обледенелым ступеням. Пошёл по дорожке направо, чтобы найти вторую. «Вот будет история, если автобус уйдёт без меня», — подумал Артур. Он шагал и шагал, а второй лестницы все не было. Сквозь белую мглу далеко внизу под крутизной заросшего кустарником склона виднелось заметённое снегом шоссе. Пытаясь придерживаться за ветви кустов, он решился спуститься к нему напрямую. В ладонь вонзился острый шип. Артур инстинктивно разжал руку и сломя голову покатился по крутосклону. Вот тогда‑то и вырвалась кнопка.

Экскурсионный «мерседес», набитый туристами, ждал за изгибом шоссе.

«А ведь во время падения вовсе не было страшно. Только любопытство: что будет сразу после того, как умру? И ощущение чьего‑то присутствия…»

Артур расплатился, вышел на площадь. Не хотелось возвращаться в отель прежней дорогой. Весенний февральский день разгорался в Афинах. Наверное, такой же, как и во времена Сократа. Вовсю ворковали горлицы. Кружным путём шагал Артур Крамер мимо бесконечных верениц припаркованных к тротуарам японских и американских автомобилей, мимо монументальных зданий банков, мимо мраморных подъездов, по бокам которых сверкали медные таблички с выгравированными фамилиями адвокатов, нотариусов. Кое–где под стенами домов сидели нищие. А на стенах, то полустёртые, то начертанные свежей краской, все вели между собой войну три знака.

«Если бы Сократ и апостол Павел шли сейчас вместе со мной, что бы они сказали обо всём этом? Что сказало бы божественное создание, чью голову я видел вчера?» В ушах Артура вновь звучал голос Лючии: «Всемирная катастрофа, что вы испортили, что вам не удался великий эксперимент. Ты ещё не знаешь, как это отвратительно — капитализм. Здесь у нас на Западе нет надежды. Совсем нет. А может быть, там, в России, осталась такая надежда? Чтобы не для денег, а просто из любви люди помогали друг другу?»

Опять вспомнил он эти слова, когда, войдя в гулкий, полный народа вестибюль отеля «Президент», вдруг услышал русскую речь. Сперва обрадовался, как живой воде. Это оказались участники большого шоп–тура из Москвы. Чуть не поголовно одетые в кожаные пальто и кроссовки «Adidas» нувориши и нуворишки, переругиваясь, толклись с чемоданами и сумками у стойки администратора, заполняли бланки.