Patrida - [18]

«Из‑за вас не спала ночью. Прочитала больше половины вашей книжки. До того места, где написано, как умерла мама. Действительно так было?»

«Действительно так».

Вдруг мгновенным жестом погладила по голове.

…Шагая сейчас по влажному, плотному песку мимо комков гниющих водорослей, Артур вновь услышал горьковатый запах духов.

Тогда в гостиной он стал рассказывать о своём духовном отце, о том, как тот погиб, о внезапной смерти Анны. Лючия слушала молча. Лицо её сделалось таким же хмурым, как в момент их знакомства на ночном шоссе.

А он, словно прорвало, продолжал, рассказывал, одновременно с ужасом думая: «зачем я это делаю, она теперь знает обо мне все, я о ней в сущности — ничего.» Об одном не сказал — об угрозах. О том, что его хотят убить.

…Зеркало залива сверкало под солнцем. Отсюда всё, что происходило с Артуром там, в России, в Москве, показалось ему невероятным. Он шёл, временами подбирал валяющиеся на песке веерообразные плоские ракушки с кремовой окантовкой, думал о том, что случилось вчера вечером.

Лючия повела его звонить из своей рабочей комнаты. Дозвонился в Москву приятелю, которого поселил на время своего отсутствия в квартире, сообщил ему номер телефона Лючии. Потом звонил в ту же Москву — Вадиму. Потом в Пирей — Манолису. Позвонил Фанасису. И опять нарвался на Маго. Та, конечно, заинтересовалась, почему это у него новый номер. Артур притворился, что не понял её английской речи. Тогда Маго напустилась с просьбой полечить какую‑то Сюзанну, страдающую от вегетативно–сосудистой дистонии и низкого давления.

В правилах Артура Крамера было — никому никогда не отказывать. И он согласился.

«Только пусть не в моём доме, — негромко сказала стоящая рядом Лючия. А когда положил трубку, усадила в кресло, сама села спиной к окну и деловым тоном сообщила. — Из того, что видела в доме Манолиса, я поняла: вам действительно не надо возвращаться туда. Тут тепло. Вам не надо думать ни о чём, кроме того, что пишете. Подождите! Не надо перебивать. У меня в банке почти двадцать семь миллионов долларов. Здесь, на острове, отель, который даёт прибыль. И ещё — ферма. Филипп — мой управляющий. Имею ещё один дом — в Италии, под Бергамо, в горах. Я его сдала. У вас не будет никаких проблем».

«Почему же? Я — мужчина. Не могу жить за ваш счёт».

«А если б я была ваша мама? Что я младше — не значит. Понимаете? Вы должны это понимать. Может быть, то, что вы здесь, для меня тоже хорошо. Понимаете?»

«Не очень».

«Потом». — Она бросила взгляд на висящие над книжным шкафом часы, встала.

Поднимаясь с кресла, Артур вдруг увидел за стеклом книжного шкафа знакомый с детства красный том.

«Неужели это Маяковский?»

«Вы не любите? Теперь не модный?» — Брови её, чёрные, атласные сердито сошлись над переносицей, глаза сузились.

«Ох, Лючия… Не только люблю — обожаю. Многим обязан, как поэту, как человеку. Между прочим, знал его мать. Прочтёте об этом в моей книге».

Когда спускалась впереди по лестнице, на миг обернулась. И пошла дальше вниз. Постукивали по мрамору ступенек тонкие каблучки туфель с перепонками.

…Вспомнив про эти туфельки, он приостановился. Справа сверкал залив, слева за широкой полосой пляжа торжественной, баховской фугой вздымались горы. «Наверное, проснулась, — подумал Артур. — Пришла позвать завтракать. Меня нет. Подумает — опять поплыл. Будет беспокоиться». Он чуть было не повернул назад. Но вспомнил, что произошло вчера вечером, когда под наряженной сосенкой вместе смотрели «Новости» российского телевидения. И снова зашагал вдоль воды.

…Новости были как новости. Сплошной «катарсис и апокалипсис». Лючия сбросила туфли, сидела, поджав прикрытые пледом ноги, в углу короткого дивана. И он сидел на диване, счастливый от одной только близости с ней, доверчиво устроившей его рядом, чувствовал, как взгляд Лючии переходит с его лица на экран и опять на его лицо, следит за реакцией на то, что сообщает московский диктор.

Очередная свара в правительстве, очередная забастовка шахтёров Воркуты и Кузбасса, железнодорожная катастрофа под Хабаровском, новое падение рубля по отношению к доллару. Показали короткий сюжет про начинающего фермера: пожилой человек вместе с женой месил в резиновых сапогах грязь со снегом — таскали в коровник охапки сена. Возник магазин «Детский мир», продажа ёлочных украшений… Прогноз по Москве был — минус три–пять градусов, дождь со снегом, на дорогах гололедица.

Лючия перегнулась с дивана, взяла со стола пульт дистанционного управления, переключилась с российского на один из греческих каналов. Здесь шла предновогодняя шоу–викторина. В ярко освещённом зале трое претендентов на приз — две женщины и один мужчина — поочерёдно отвечали на вопросы разбитного ведущего, окружённого эскортом невероятно красивых ассистенток, похожих на тропические цветы. Потом претенденты поочерёдно бросали мяч в баскетбольную корзину. Каждому давалось по пять попыток.

«Он говорит, теперь каждый из них должен спеть какую‑либо песню про Новый год, — перевела Лючия. — Один куплет».

Артуру показалось, что она зорко следит за его реакцией на крупные планы красоток.

Одна из претенденток, закинувшая в корзину пять мячей из пяти, уверенно запела греческий новогодний шлягер, который уже месяц звучал по телевидению и радио; второй претендент, мужчина, оказалось, был профессиональным певцом. Под аплодисменты ассистенток он исполнил начало арии из оперы Верди. Затем настала очередь третьей претендентки — немолодой, чернявой. Помедлив, она дрожащим голоском запела по–русски: «В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла. Зимой и летом стройная…» Вдруг заплакала.