Патриархальный город - [140]

Ученик Джузеппе Ринальти сложил письмо, спрятал его в твердую обложку латинской книги и, прежде чем проститься, непременно захотел упомянуть еще одну подробность, для него весьма важную:

— Я показал его и дяде Карло! Он был рад необычайно. Ах, господин Стоян, дядя Карло совсем другой человек. Не подумаешь, что в его жилах течет та же кровь, что и у отца. Он уже три раза побывал в Италии. Купил себе в Падуе дом. Там он хочет поселиться в старости… И дети его, мои кузены, учатся на родине… А я всего этого и не знал, мне даже в голову такого не приходило, господин Стоян! Слишком это прекрасно!

Джузеппе Ринальти ожидал, что учитель выразит удивление или хотя бы проявит интерес.

Но Тудор Стоенеску-Стоян вздрогнул от колющей боли в сердце. Он ничего не слышал, ни к чему не выказал интереса. Еще не видя, почувствовал, что приближается Адина Бугуш. Она была где-то тут, близко. Вот-вот появится в конце улицы — здесь или в том конце. И он не будет знать, что делать — остановиться или пройти мимо с притворно-озабоченным видом.

— Я надоел вам, господин Тудор Стоенеску-Стоян? Но осталось совсем недолго ждать. Осенью вы окончательно избавитесь от меня. И вы, и синьор Альберто…

Ученик удалился, сквозь куртку прощупывая на груди твердую обложку книги с двумя письмами Габриеле д’Аннунцио.

Он повернул к площади Мирона Костина. Там, на заросшем лопухами пустыре, который вплоть до прошлой зимы по праву считался самым подходящим местом для мусорной свалки и кладбищем для собак, кур и кошек, — теперь пять десятков чернорабочих: каменщиков, плотников и каменотесов — возводили здание Административной Палаты. Это тоже было знамением времени и победой господина Эмила Савы! Вот уже двадцать лет то и дело составлялись туманные проекты; ассигновались неопределенные суммы; перед каждыми выборами все партии давали в своих манифестах неопределенные обещания насчет закладки первого камня. Дело оставалось за предприимчивым человеком! Господин Эмил Сава за месяц добился того, над чем другие безуспешно бились два десятка лет. Он выхлопотал в центре первые фонды, укрепив тем самым в уезде шаткое положение правительства, на скорую руку составленного из колеблющихся осколков других партий. Он лишил оппозицию наиболее эффектного из пунктов программы городского благоустройства. На неопределенные манифесты ответил лесами, возведенными на строительной площадке за какую-нибудь неделю. Причем, в соответствии с его давней и проверенной тактикой, «удар» был и на этот раз «двойным».

Он осуществил хозяйственное мероприятие, открыл эру конструктивной деятельности правительства. И в то же время включил в чрезвычайный фонд работ и цену Кэлиманова холма. Три миллиона, вырученные за его овраги и колючки, были преподнесены как дар от филантропического общества «Voevoda, Rumanian Company».

Таким образом, Палата была обязана своим созданием не столько помощи со стороны министерства, сколько прямой деловой инициативе господина Эмила Савы. Еще раз на деле подтвердились точные расчеты человека, позвякивавшего в кармане связкой ключей, символизировавших его многочисленные обязанности, должности и интересы.

Упрямые клеветники вроде Григоре Панцыру и Пику Хартулара могли себе сколько угодно злословить за столиком пескарей; вчерашние товарищи, наивные недоумки вроде Атанасие Благу и Санду Бугуша могли высказывать свое негодование кому угодно, если у того было время их слушать. Административная Палата вырастала у всех на глазах, и ее открытие будет означать для господина Эмила Савы славное увенчание политической карьеры, посвященной благу общества.

Одинаковым сюрпризом и для синьора Альберто, и для его сына Джузеппе явилось то, что строительство привлекло в город одного из Ринальти, возродившего старые фамильные традиции.

Этот Ринальти, по имени Карло, принадлежал к той родовой ветви, которая была отлучена от ремесла содержателей кафетериев и кофеен, поскольку дело, согласно предсмертной воле основателя династии Джузеппе I, передавалось от отца к старшему сыну. Потомки без права наследования разбрелись по разным уголкам страны. Перепробовали, одни с большим, другие с меньшим успехом, самые различные занятия, как, например, братья Роветта из Ясс, основавшие торговлю ножами и охотничьим оружием, известным по всей Молдове. Что касается Карло, то он вернулся к ремеслу предков. Строил общественные здания, вокзалы и гостиницы, достигнув, наконец, той цели, ради которой появился в свое время на румынской земле его бродяга прадед с гарибальдийской бородкой и оравой отпрысков.

Репутацию свою он приобрел в иных краях. Там же получил и образование. Он не был знаком ни со своим двоюродным братом, ни с племянником. Когда он в первый раз зашел в кафетерий «Ринальти», в волнении разобрав надпись на источенной дождями и изъеденной ржавчиной вывеске, то с болью в сердце сразу уяснил себе пределы честолюбия, удовлетворявшие синьора Альберто. И с тем большей радостью принялся поощрять стремления Джузеппе-младшего.

С тех пор не проходило и дня, чтобы лауреат Римского конкурса не забежал на площадь Мирона Костина, где Карло Ринальти школил армию чернорабочих, каменщиков, облицовщиков и плотников с немилосердием надсмотрщика на галере. Не потому, что под его черной бархатной курткой скрывалась душа еще более черная. По природе отзывчивый и щедрый, он был страстным охотником — стало быть, человеком открытым, любившим пошутить. Однако в контракте, учитывавшем нестабильность правительств, предусматривались прямо-таки американские сроки окончания строительства; приняв законные меры предосторожности, господин Эмил Сава постарался надежно обеспечить себе банкет и торжества по случаю открытия, не желая и кусочка пирога уступить какому-нибудь недостойному наследнику.