Патриарх Никон. Том 1 - [95]

XLIV Коли не мытьем, так катаньем!

Часов в девять вечера, когда ночь своею темною пеленою покрыла матушку Москву и когда по случаю отсутствия фонарей и луны можно было на каждом шагу нос разбить или попасть в какой-нибудь ров, из патриарших палат вышел высокий человек и поспешно принял направление к Алексеевскому монастырю.

Едва он вышел оттуда, как три человека, скрывавшиеся близ палат, тоже двинулись за ним, но в довольно далеком расстоянии.

– Это он, – сказал Алмаз.

– И мы узнаем его, – прошептали Стрешнев и Хитрово.

Все трое были, что называется, выпивши.

– Ну, поп Берендяй, не выкрутишься, теперь ты наш, – шептал Стрешнев.

– А коли хочешь, я его порешу, – молвил Алмаз.

– Как порешишь?

– Ножом в бок, и был таков: пущай по ночам не шляется.

– Порешишь! С ума ты, что ли, спятил? Враг он мне, правда, да на безоружного, из-за угла… не воры, разбойники мы: вот коли б с ним подраться, ино дело, – возразил Стрешнев.

– Правду он баит, – поддержал его Хитрово.

– Коли так, я сам-друг его порешу, – рассердился Алмаз.

– Немытое ты рыло, не дадим мы его порешить, а тебя порешим, – разгорячился Стрешнев.

– А вот что я скажу, – молвил Хитрово, – пойдем мы скоро мимо моего-то дома, и я зайду да тетушку свою и пошлю к царице: дескать, поп Берендяй поплелся в Алексеевский, а вы тем часом за ним идите да ждите у Алексеевской: тетушка туда зайдет за вами.

Несмотря на то что был поздний вечер, встревоженные гнусным доносом царь и царица подъехали к Алексеевскому монастырю, вышли из экипажа и прямо пошли к Татьяне Михайловне. Дверь с лестницы, ведшей к ней, была открыта, а сама лестница освещена.

Они вбежали по ней и постучали в дверь: отворила ее служка царевны.

Марья Ильинична побежала вперед, за нею Алексей Михайлович, и когда первая отворила дверь, они увидели в приемной маму Натю и патриарха Никона.

– Матушка Наталья! – вскрикнула удивленная царица.

– Мама Натя! – обрадовался царь.

– Это я, – сказала та, бросившись в ноги царю.

Он поднял ее и поцеловался с нею.

То же самое сделала и царица со своею любимицей, когда та поклонилась ей в ноги.

Во все это время патриарх стоял с выражением строгим и величественным.

– Где ж ты была, а мы плакали по тебе, мама Натя? – молвил Алексей Михайлович.

– Ходила по монастырям и скитам, была и в Киеве в пещерах и теперь оттуда.

– Она привезла грамоту от гетмана Богдана – он винится в своих грехах и отписывает, что митрополит Киевский хочет быть рукоположен мною и соединить обе церкви Великой и Малой Руси.

– Слава те Господи, – крестясь набожно, воскликнули вместе и царь и царица.

– Завтра я буду служить соборне в Успенском молебен, да испошлет Господь Бог благодать свою на киевскую церковь. Я думал, что и тебя, великий государь, оповестила царевна Татьяна Михайловна о радостном пришествии к нам черницы Натальи.

– Нет, мы так… к царевне… Прости, великий государь и святейший патриарх… Мы с женою обрадовались чернице и забыли идти под твое благословение.

Царь и царица подошли под его благословение и поцеловали его руку.

– Великий государь и царица, – воскликнул патриарх, – сегодня один из радостнейших дней в моей жизни. Я страшился, что гетман Богдан пишет в грамоте своей об отказе митрополита, и боялся уйти отсюда развенчанным патриархом Малой Руси. Я и пришел сюда в одежде простого чернеца, чтобы не было срамотно патриарху Великой Руси. Теперь простой чернец выйдет отсюда патриархом Малой Руси. Отныне Великая и Малая Русь будут одно тело и одна душа, в вере наше единство и наша сила.

– Аминь! – произнесли царь и царица.

– А царевна Татьяна как поживает? – обратилась к инокине Наталье царица.

– Она почивает в своей опочивальне.

Раздался стук подъехавшего к монастырю экипажа.

– Это моя колымага и моя свита, – сказал патриарх. – Великий государь приехал в чем? – продолжал он.

– Мы с женой в колымаге одной боярыни. Поезжай с царицей в моей, а я хочу пройтись пешком: не подобает патриарху Малой Руси выехать отсюда в колымаге, коли пришел сюда пешком патриарх Великой Руси.

Царь и царица простились с инокиней, а патриарх, проводив их до колымаги, направил шаги к своим палатам.

Хитрово и Стрешнев получили нагоняй и от царя и от царицы.

На другой день патриарх Никон соборне служил молебен в Успенском соборе в присутствии царя, Боярской думы и огромной массы народа за благоденствие соединенных церквей – Великой и Малой Руси; а на ектении провозглашен был этот новый титул патриарха.

XLV Никону возлагает митру восточный патриарх

Никон сидит в своей рабочей комнате с Матвеевым. Они озабочены внешними делами.

Приехали и польские и шведские послы.

– Да, – говорит Никон, – мы много потеряли с изменой гетмана Богдана; возьми он Львов и овладей всею Галициею, Яну Казимиру не было бы где укрепиться и откуда воевать. Теперь все почти города Волыни и много литовских городов отпали от нас. Придется удовольствоваться одною Белою Русью, да не удастся ли захватить реку Неву и Ладожское озеро – нам море нужно.

– Да, без моря, – поддержал его Матвеев, – мы как без глаз. От голландских немцев и от англичан мы можем получать товар лишь через Архангельск, а это дорого, да и мешкотно. Иное дело, кабы море да наше. Потеряли мы много в войне с Польшей, что море не наше… После столбовского мира король свейский Густав Адольф докладывал сейму: русские – опасные соседи; границы земли их простираются до Северного, Каспийского и Черного морей; у них могущественное дворянство; многочисленное крестьянство; многолюдные города, они могут выставить в поле большое войско, а теперь этот враг без нашего позволения не может ни одно судно спустить в Балтийское море. Большие озера, Ладожское и Пейпус, Нарвская область, тридцать миль обширных болот и сильные крепости отделяют нас от него; у Руси отнято море и, Бог даст, теперь русским трудно будет перепрыгнуть через этот ручеек…