Патриарх Никон. Том 1 - [49]

Посланник, видя впереди большую толпу, обратился к толмачу Нечаю Дрябину:

– Спросите, – сказал он по-датски, – что нужно им?

Вопрос этот повторил Дрябин земскому голове Андрею Гаврилову.

– А ты что за указчик мне? – крикнул Гаврилов. – Сходи-ка, немец, с коня, да все твои прихлебники, да ко мне в земскую избу…

– Вот охранная грамота: на ней подпись боярина Ильи Даниловича Милославского, – струсил Дрябин.

– Плевать нам на охранную боярскую грамоту. Коли сам царь подписал, ино дело…

– Царь не подписывает охранной грамоты, – объявил Дрябин.

– Коль не подписывает – значит, не его воля. А бояре воры… Ну, немец, слезай-ка…

Дрябин передал разговор посланнику.

– Объясните им, – разгорячился тот, – что послы во всех странах пользуются почетом и уважением и что за остановку меня им грозит смертная казнь, а я добровольно с коня не сойду, пока шпага у меня в руках.

Дрябин передал это толпе.

– Он грозит еще! Долой его с коня! – крикнул зычным голосом Гаврилов.

В один миг стоявший недалеко от посланника Волк вскочил сзади на его коня и, обхватив его обеими руками, не дал обнажить ему шпагу.

Толпа бросилась точно так же и на его свиту.

В борьбе с Волком посланник упал с лошади: тогда Волк насел на него, бил его по щекам, разбил нос, и когда тот уж был в обмороке, он его ограбил, т. е. снял все, что на нем и в карманах его было ценного…

Народ поступил точно так с его свитой…

Бросив ограбленных и избитых датчан на произвол судьбы, народ устремился к обозу: людей смял, а лошадей повернул к пушечному двору, где поставил стражу, так как казна-де царская.

– Теперь, – крикнул Андрей Гаврилов, – к гостям Стоянову, Никифорову, Проезжанову, Вязьме, Тетерину, Земскому – все это воры: мясо и хлеб немцам возят… Пообщиплем их, наставим и вразумим…

В это время многие мятежники бросились к Каменному городу, сбили и скрутили веревками стоявших у ворот сторожей и ударили в непрерывный набат.

Поднялся почти весь город, и толпа бросилась неистово ко всем намеченным Гавриловым гостям, и, несмотря на позднюю ночь, разбили у них окна и ворота, вламывались в хоромы, всех в доме избивали, все громоздкое ломали и выбрасывали в окна, а что можно было, расхищали.

Перины, подушки, одеяла (пуховые) и даже святые иконы – все это летело в окна, а в теремах раздавались вопли и неистовые крики терзаемых.

Натешившись над своими и московскими гостями, торговавшими мясом, скотиной и хлебом, народ бросился к Любскому двору, где останавливались приезжие немцы, обобрал их и потащил избитых и израненных в земскую избу.

Услышав этот гул и шум, воевода новгородский, князь Хилков, тотчас поскакал к митрополиту Никону.

– Что делать, святой владыка? – спросил он, дрожа от гнева и волнения.

– Что случилось, князь Федор Андреевич? Ночью вдруг гиль и сбор. Уж не враг ли вступил?

– Ничего нельзя разобрать. Говорят, немцы вступили в город, стали рубить и колоть народ…

– Но, говорят, и в городе гостей грабят, мучат, жгут, это уж не на врагов идет сбор[17] и гиль.

– Святейший архипастырь, я и явился за твоими приказаниями. Дай своих детей боярских, а я своих стрельцов, и я пойду к народу.

– Не ходи, князь, теперь ночь, а люди рассвирепели. Пошлю я тотчас к царю грамоту, а ты прикажи стрелецкому сотнику Марку Басенкову выйти с ратными людьми, твоими и моими, – пущай разгоняют толпу.

– А коль потреба будет обнажить меч?

– Бог помилуй, не обнажай меч, погибнешь от меча, – набожно перекрестился Никон. – Пущай он духовным мечом уймет неистовство; на это мое благословение. Пущай он заберет всех ратных моих людей. А мы с тобою, князь, останемся здесь, в святом дворе, и коль они придут к нам, я выйду с крестом. Когда святой Константин Багрянородный собирался в поход на гонителей подвижников Христовых, явилось ему знаменье, на небе большой крест и на нем сияло: «in hoc vince», то есть «сим побеждай…». И я только крестом могу побеждать, и в нем моя вера, мое утешение и мощь. Иди же, князь, распорядись, не мешкай, а я буду молиться Господу сил.

Князь Хилков удалился. На софийском дворе собрались уж все наличные стрельцы и митрополичьи боярские дети; все были вооружены, но получили приказ: оружия не употреблять и быть в подчинении стрелецкого сотника Марка Басенкова.

Под его предводительством ратники тихо выступили из митрополичьего двора, ворота за ними закрылись, и они тихо двинулись вперед.

В городе слышались неистовые крики, вопли, брань, кулачный бой: кабаки были все открыты, и народ пьянствовал там, расплачиваясь только что награбленным добром.

Марк Басенков начал закрывать один кабак за другим и таким образом очистил несколько улиц, но засевшая там пьяная сволочь бросалась по всем улицам и сзывала народ для защиты от ратников.

Не более как через полчаса огромные толпы народа со всех сторон окружили предводительствуемую Басенковым рать.

Сотник обратился к народу и именем царя, митрополита и воеводы уговаривал их разойтись.

– Изменник, вор! – крикнул кто-то в толпе.

Сотня человек бросилась на него, вмиг его окружили.

– Изменника в Волхов с моста! – крикнул кто-то в толпе. – Изменников искони бросал так народ… В Волхов.