Патриарх Никон - [5]

Таковы были позиции русских и греческих православных, так должен был думать и Никон, но, судя по удовольствию Паисия от бесед с ним, новоспасский архимандрит нетвердо стоял на своих позициях. Видимо, грек понял это из бесед, а еще скорее — сумел навести справки о несколько иных разговорах Никона со Стефаном Вонифатьевичем и царем Алексеем Михайловичем. И все же Паисий не мог убедить Никона, если бы он сам не сделал вывод из одного любопытного аргумента греков. Или Паисий подвел его к этому выводу?

"Цари и царства сменяют друг друга, — говорил Иерусалимский патриарх. — Так было в ветхозаветные времена, так продолжалось и после пришествия Христова. Все бренно в этом мире, и власть земная не исключение. Еще властвовали над миром римские тираны, а святая Церковь уже стояла, уже управлялась епископами. Пала Византийская империя, но и под владычеством магометан хранится неповрежденно христианство на ее землях, сохраняется благочестие, ибо непоколебимо в гонениях и притеснениях православное священство. Следовательно, священство превыше царства…"

Искра этой мысли пала на подготовленную почву. Никон никогда не отрекался от впитанного с детства чувства гордости за русское православие. Но если вопрос стоял о первенстве священства перед царством, Никон готов был забыть все обвинения против греков, смириться с их гордыней и использовать ее для укрепления власти архиерея на Руси. Царь и двор хотят единства с греками — он пойдет дальше их, но к своей цели! Греки хотят называться в Москве учителями — он найдет им дело к конечной славе церкви Российской. Ученые малороссы горят желанием исправлять русские книги — они будут использованы для создания единых печатных книг, достойных первой и величайшей Поместной православной церкви. Иллюзию единства славянского православия с христианством "учителей веры" — греков — стоило поддержать потому, что это мнимое единообразие импонировало царю, а отдаленные греки в качестве наставников выглядели симпатичнее, чем местные "ревнители", из которых каждый был убежден, что знает истину, а все несогласные есть церковные мятежники, противящиеся преданию святых апостолов и достойны изгнания из Христова стада. Никон сам был таков: и он, в числе "ревнителей", заставлял в бессилии плакать патриарха Иосифа, но был достаточно прозорлив, чтобы не сыграть такую же роль. Грек предложил ему не просто выход, но возвышенную идею, служение которой оправдывало все жертвы.

Окрыленный после бесед с Паисием личной, а не царской или "ревнительской" миссией, Никон устремился к архипастырскому престолу. В 1649 г. он был посвящен на Новгородскую митрополию, оставленную дряхлым Аффонием. Тот приветствовал преемника возгласом: "Благослови мя, патриарше!" "Нет, отче святый, я грешный митрополит, а не патриарх, ты меня благослови", — ответил Никон. "Будешь патриархом! — рек старец. — Потому благослови меня первым". И, приняв от Никона благословение, сам его благословил.

Утверждая высоту пастырской власти, новый митрополит на Софийском дворе лично разбирал распри и творил суд праведный. Во время голода открыл погребную палату, чтобы каждый день кормить 200 — 300 бедняков. Каждую неделю из митрополичьей казны бедным раздавались деньги, каждое утро приходящим вручался каравай хлеба. Из личных денег каждый раз давал Никон бедным рубль или два. Для тех, кто требовал ухода, митрополит устроил четыре богадельни, испросив у государя средства на их содержание. Получив от царя разрешение рассматривать вины заточенных в тюрьмах, Никон спасал неправедно осужденных и отпускал на волю покаявшихся. Он с гордостью рассказывал, как многих спас от бед и к радости государя надзирал за царскими властями, не давая творить народу обид и разорения.

По самоощущению, переданному его келейником Иоанном Шушериным, Никон был Священного Писания изрядный сказатель, боговдохновенной беседой украшен, глас имел благоприятен и слушающим увеселителен, а непокоряющимся Богу и святой Церкви страшен. Не было тогда, вспоминал Никон, не только равного мне архиерея, но и подобного! Не ленясь, как многие, часто сам совершал я литургию в храме святой Софии Новгородской, особенно по воскресеньям и в праздники. Когда почти никто не говорил проповедей — по воскресеньям и праздникам — учил народ слову Божию. Ради тех сладостных поучений многие из далеких приходов шли к литургии в соборную церковь. В Софии паства слушала сладостное пение греческое и киевское, какое Никон прежде всех завел^[7]. Чтобы люди почитали храм и священный чин, истово заботился митрополит о церковном украшении, благочинном одеянии и довольном содержании церковнослужителей. Нет, не зря царь Алексей Михайлович день ото дня к Никону все большую любовь простирал, все желания митрополита исполняя!

В Великий Новгород часто приходили царские послания, исполненные мудростью (не от Стефана ли Вонифатьевича?) и любовью к митрополиту. Алексей Михайлович постоянно изъявлял желание видеть Никона в Москве и наслаждаться беседой с ним. Несмотря на отговорки, что в епархии еще много дел подлежит устроению, каждую зиму царь призывал Никона в Москву и подолгу не отпускал. Столица тогда кишела разными мнениями, все отстаивали свои взгляды. Паисий Иерусалимский оставил в России подопечного — Арсения Грека, но тот по доносу других греков был сослан на Соловки. Паисий не унывал и прислал в Москву знавшего славянский язык Назаретского митрополита Гавриила. Тот читал в московских храмах проповеди, переводил книги, беседовал с царем и церковными властями. Никон хорошо помнил настойчивость, с которой грек указывал ему на неисправность русских богослужебных книг и обрядов, требовал сопоставления их с греческими.