Патриарх Филарет. Тень за троном - [56]

Краткий миг, когда Филарет мог достичь высшей власти для своего сына, миновал. За смелость немедленно предложено было расплатиться. 28 августа в присутствии патриарха Гермогена Ростовский митрополит вместе с Освященным собором и всей знатью поклялся в верности польско-шведскому королевичу. В главном храме России собирались для принесения единой присяги многолетние враги. Сюда пришли люди из разоренного лагеря «тушинцев» и из воинства гетмана Жолкевского, в том числе такие знаменитые деятели, как Михаил Салтыков и князь Василий Масальский.

Патриарх должен был благословлять всех примирившихся, но Салтыкова с товарищами он остановил: «Буде пришли вы в соборную церковь правдой, а не лестью и если в вашем умысле нет нарушения православной христианской веры, то будь на вас благословение от всего вселенского собора и мое грешное благословение. А коли вы пришли с лестью и нарушение будет в вашем умысле православной христианской истинной веры, то не будет на вас милости Божией и Пречистой Богородицы и будьте прокляты от всего вселенского собора!» Боярин Салтыков со слезами обещал патриарху, что на престол будет возведен истинный православный государь. Гермоген знал, что Салтыков истово отстаивал интересы православия, ещё ведя переговоры с Сигизмундом от имени «тушинцев» по благословению Филарета. Есть сведения, что боярин заплакал, когда говорил с королем о греческой вере. Без гарантий для православия готовы были погибнуть, но не сдаться Жолкевскому и гарнизоны многих крепостей.

В договоре, заключенном с Жолкевским по благословению патриарха и Освященного собора, православие было ограждено крепко-накрепко. Владислав должен был венчаться на Московское царство от патриарха и православного духовенства по древнему чину. Было необходимо, чтобы он обещал православные церкви «во всем Российском царствии чтить и украшать во всём по прежнему обычаю и от разорения всякого оберегать». Он должен был почитать святые иконы и мощи, не строить храмов иных вер, православную веру никоим образом не нарушать и православных ни в какую веру не отводить. Королевич должен был поклясться евреев в страну не пропускать, духовенство «чтить и беречь во всем», «в духовные во всякие святительские дела не вступаться, церковные и монастырские имущества защищать», а даяния Церкви не уменьшать, но преумножать!

Лишь после этих многословных статей следовали гарантии сохранения на Руси всех прежних светских чинов, которые должны были Владиславом милостиво и щедро жаловаться деньгами и землями, тогда как иноземцам новый царь ни чинов, ни земель давать не мог. Важнейшие решения нового царя — о законах, поместьях и вотчинах, казённых окладах и смертных приговорах — были ограничены советом с Боярской думой. Территория страны, налоги и торговые правила, крепостное право сохранялись в неизменности.

Королю доставалась лишь контрибуция, между тем как его люди должны были помочь «очистить» Российское государство от иноземцев и отечественных «воров», но при этом в Москву не вступать. Последняя статья, вставленная патриархом Гермогеном в этот выигрышный для Москвы договор, гласила, что к Сигизмунду и Владиславу будет отправлено особое посольство, чтобы королевичу «пожаловать, креститься в нашу православную христианскую веру»[96].

Гермоген справедливо полагал, что именно выполнение этого пункта было способно придать прочность всему договору. По проекту, предложенному первоначально Жолкевским, легко было заметить, что все обещания поляков даются сначала от короля, а потом уже от имени его сына Владислава, а решение спорных вопросов откладывается до поры, когда король Сигиз-мунд сам «будет под Москвою и на Москве», иными словами, когда Россия будет у его ног.

Вычистив из договора оговорки об участии короля. Гермоген и члены Освященного собора позаботились, чтобы претендентом на русский престол остался исключительно королевич Владислав. Если всё, что обещалось от имени Владислава, мог обещать и король, то уж креститься по православному Сигизмунд, этот ярый враг православия и насадитель унии, точно не мог! Одной своей статьей русские архиереи снимали возможность доброго ли, худого ли объединения двух государств под короной династии Ваза: католик Сигизмунд не мог появиться в Москве, а православный Владислав — вернуться в католическое государство отца.

Условию Освященного собора трудно было сопротивляться, поскольку не русские архиереи его выдумали. Судя по переписке московского гарнизона с Жолкевским (еще до свержения Шуйского), воинов «многих разных городов всяких людей» не устраивало отсутствие в польских предложениях двух пунктов: «не написано, чтобы… Владиславу Сигизмундовичу окреститься в нашу христианскую веру и. крестившись, сесть на Московском государстве», и нет гарантий от «утеснения» русских приближенными королевича[97].

Однако мало было вставить в договор условие о крещении Владислава. Надо было добиться его выполнения на переговорах под Смоленском, куда из Москвы отправлялось представительное посольство. Учитывая «шатость» русской знати в предшествующие годы, патриарх подозревал, что послы с лёгкостью променяют религиозные и политические требования на личные выгоды. Так, глава посольства князь Василий Голицын заявил Гермогену при боярах, что «о крещении (Владислава) они будут бить челом, но если бы даже король и не исполнил их просьбы, то волен Бог да государь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить». Об этом заявлении стало известно Жолкевскому, сообщившему королю, что переговоры, видимо, будут совсем нетрудными!